– Не-а, я приняла последние, когда наглоталась дыма от паласа, – говорит блондинка от Ральфа Лорена. – Очень горло драло.

Из кондиционеров в конференц-зал извергалось дымное облако. От паласа дым поднимался сперва тонкими спиралями, а потом вставал вдоль стен тремя толстыми столбами, словно туман над болотом или блуждающие огни, нарисованные каким-нибудь итальянским декоратором.

– Как подумаешь, что ты так и не увидишь мой домашний кинотеатр: плазменная панель размером с Верхнее озеро, – говорит брюнет от Кеннета Коула.

– Too bad… Только не надо падать духом, сейчас явятся пожарные, это дело каких-нибудь минут, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.

– Святой Джордж Сорос, помолись за нас! – говорит брюнет от Кеннета Коула.

– О Тед Тернер, приди на помощь! – говорит блондинка от Ральфа Лорена.

Они прыскают, но смех переходит в приступ кашля. А может, это с самого начала был кашель.

– Знаешь, в чем разница между Майкрософтом и «Парком юрского периода»? – спрашивает брюнет от Кеннета Коула.

– Нет, но чувствую, это опять что-то очень умное, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.

– Первое – это парк динозавров, где они пожирают друг друга. А второе – это фильм.

Теперь она действительно хохочет. Брюнет от Кеннета Коула заходится в приступе смеха. Он не может остановиться, собственная шутка душит его, он багровеет. Блондинка тоже закатывается; оба тонут, захлебываются, обессиленные нервным смехом. Если уж задыхаться, так хоть от смеха. Но они берут себя в руки. Блондинка снимает пиджак. Полосатая блузка полурасстегнута. На груди висит тонкая золотая цепочка с маленьким сердечком. По ту сторону окон – объятая пламенем Америка.

– Ты дозвонилась матери? – спрашивает брюнет от Кеннета Коула.

– Нет, – говорит блондинка от Ральфа Лорена. – Оно и к лучшему. Нечего попусту ее беспокоить. Либо мы отсюда выберемся, тогда я позвоню, либо не выберемся, тогда не позвоню. Что ты хочешь, чтобы я ей сказала?

– Прощай, мама, я тебя люблю. Поцелуй от меня всех наших, – говорит брюнет от Кеннета Коула.

– Идиот несчастный, – говорит блондинка от Ральфа Лорена.

Он был не идиот. Он уселся на стол. Тоже снял пиджак. Дышалось плохо. Он любил эту женщину. Он не хотел ее потерять. Он не хотел, чтобы она страдала. Он вспоминал про их встречу в конторе, все их кафе, все пивные бары, все гостиничные номера. Ее нежную, пахнущую сливками кожу. Его сердце стучало не только от страха; он был способен чувствовать. И он чувствовал, что все это в прошлом и никогда не вернется. Он постепенно понимал, что их роман кончится здесь, в этой комнате с бежевыми стенами. Она была восхитительная блондинка, и он воображал ее девочкой – розовощекой, кровь с молоком, с летящими по ветру волосами, бегущей в цветастом платье по лугу, по полю пшеницы или ржи со змеем или еще какой-нибудь глупостью в руках.

Я выбрал самолет, который так и норовит упасть, и направление, где выше всего угроза терактов: в принципе все должно было кончиться довольно быстро.

С какой бы скоростью ни лететь самолетом в Нью-Йорк, это уже никогда не будет таким удовольствием, как прежде. В свое время было ощущение легкости, ребяческий восторг, смесь влечения и зависти, напускная усталость, маскирующая возбужденную дрожь, простодушное восхищение, дух предприимчивости и старое доброе клише об «электрической энергии Большого Яблока», реанимированное словами New York, New York («I’m gonna be a part of it, / If I can make it there / I’ll make it anywhere»). А теперь – ощущение, что ты попал во второсортный фильм, параноидальный ужас, липкая жалость к самому себе, отсутствующий вид, за которым пытаешься скрыть смехотворный страх, пристальное наблюдение за соседом, особенно если он смуглолицый, удесятеренное внимание к любым мелочам, предчувствие конца света и совершенно неуместная гордость, что остался в живых, когда самолет приземляется.

Все сортиры «конкорда» были забиты моей блевотиной, но об этом лучше помолчать, ведь я пишу целомудренный роман. Перед посадкой стюардессы раздали нам зеленые картонные карточки. Пассажирам полагается заполнить анкету Иммиграционной службы США:

– Страдаете ли вы психическими расстройствами? ДА НЕТ

– Перевозите ли вы наркотики или оружие? ДА НЕТ

– Являетесь ли вы коммунистом? ДА НЕТ

– Испрашиваете ли вы разрешение на въезд в США для занятий преступной или аморальной деятельностью? ДА НЕТ

– Связаны ли вы со шпионской деятельностью, саботажем, терроризмом, геноцидом? Участвовали ли вы в 1933-1945 гг. в массовых убийствах, организованных нацистской Германией или ее союзниками? JA NEIN

– Обращались ли вы с просьбой освободить вас от судебного преследования в обмен на свидетельские показания? ДА НЕТ

Мне повезло: тут нет вопроса «Намерены ли вы написать роман про Одиннадцатое сентября?».

Мой совет – отвечайте отрицательно. Что-то мне подсказывает, что, ответив «ДА», вы, скорее всего, поимеете проблемы с властями.

Департамент юстиции США мог бы добавить сюда и другие вопросы:

– Являетесь ли вы педофилом? ДА НЕТ

– Являетесь ли вы членом семьи бен Ладена? ДА НЕТ

– Имеете ли вы привычку мастурбировать перед фотографиями расчлененных трупов? ДА НЕТ

– Курите ли вы? ДА НЕТ

(если вы женщина) – Имеете ли вы намерение отсосать у президента Соединенных Штатов под письменным столом? ДА НЕТ

Вы считаете, что я в очередной раз плюю в колодец? Что мне в моем положении балованного ребенка неплохо было бы сидеть смирно и заткнуть глотку? Мне очень жаль, но я расследую обстоятельства гибели семидесятых годов. Утопия этого десятилетия – тот самый мир, в котором отказывается жить большинство землян. Три часа от Парижа до Нью-Йорка: столько ехать от Парижа до Марселя на скоростном поезде TGV. «Конкорд» – это AGV, скоростной самолет, не продвигающий нас ни на шаг вперед. Очередной бред, да и не самый страшный. Но за скоростным самолетом стоит определенная идеология: ее символом служит задранный нос лайнера, игла, опускающаяся вниз при посадке, словно выражая презрение к тем, кто не находится на его борту.

Есть коммунистическая утопия – эта утопия кончилась в 1989 году. И есть утопия капиталистическая – эта утопия кончилась в 2001-м.

Пока мы летели, я все время теребил стюардессу:

– Когда мы прибываем? О-ля-ля, так долго… Скажите, а мы не опаздываем? Такое впечатление, что мы еле тащимся… Нет, просто, понимаете, я единственный пассажир, чей билет нигде не проходит по статье расходов…