контрольный центр эвакуирован, я ничего не смогу поделать. Они должны разблокировать замок своим buzzer’ом, а иначе мы заперты. И меня это радует не больше, чем вас.

Джеффри выходит из столбняка:

– Тем хуже для этого говняного buzzer’a! Мы взломаем дверь к чертовой матери!

Энтони хотел бы быть таким же оптимистом.

– Дверь заблокирована, ее невозможно открыть даже дрелью. А у нас нет дрели.

– МАТЬ ВАШУ ЗА НОГУ, НО КАК ЖЕ НАМ ОТСЮДА ВЫЙТИ?!

Джеффри хватает ламинатор, длинную, тяжелую литую штуковину, и начинает колотить ею, как молотком, по ручке двери. Он лупит по замку как полоумный. Энтони и я отступаем назад, чтобы не получить по башке: увесистая дубина так и летает в его мускулистых руках, накачанных регулярными занятиями гимнастикой в Ист-Виллидж.

Энтони качает головой. Я вдруг понимаю, что ненавижу этого человека; Джеффри нравится мне гораздо больше. Коллеги надеются на него, и он не хочет обмануть их ожиданий. Терпеть не могу фатализм, лучше энергия отчаяния, буйство природы, инстинкт самосохранения. Я признаю себя побежденным, только когда разобью себе плечи об эту дверь. Я хочу потеть, хвататься за любую возможность, продолжать верить. В конце концов под ударами палицы Джеффри ручка подается, но дверь по-прежнему герметично заперта. Он оборачивается к нам, его руки бессильно повисли, но эта горечь внушает только уважение. Надеюсь, Джерри и Дэвид ничего не слышали. Они стоят с Лурдес на самом краю окна. С тех пор как стало трудно дышать, страх высоты пропал. Салфетка Джерри испачкана кровью, майка тоже. «Это только с виду ужасно, ничего страшного, у него часто идет носом кровь», – я твержу себе эту фразу, я пытаюсь в нее поверить.

Энтони сгорбился над мобильником, он все жмет и жмет зеленую кнопку. Надо дозвониться до секьюрити на 22-м этаже или хотя бы копам. С той стороны двери доносится стрекот полицейских вертолетов. Я отказываюсь гореть заживо только потому, что запасной выход не дает нам выйти. Девять-один-один. Nine-One-One. SOS. SOS. Как в конце «Джонни берет свое ружье». Спасите Наши Души.

Я возвращаюсь к детям, подышать свежим воздухом. Восседая на плечах Лурдес, громко читающей молитвы, они повторяют за ней слова. В свое время на зданиях для защиты устанавливали гаргульи, как на Крайслер-билдинге. Эти скульптуры, изображавшие драконов, чудовищ, демонов, как на башнях Нотр-Дам, должны были отпугивать чертей и захватчиков. Дети мои, две маленькие светленькие гаргульи, висящие над бездной; хватит ли им сил отогнать злых духов? Почему архитекторы перестали считать небоскребы соборами? Ведь не просто так они ставили гаргульи на башнях, наверно, была причина. Какая? Непонятно, разве что они… предвидели то, что случилось с нами. Знали, что однажды опасность нагрянет с воздуха. В эти жуткие моменты молитва приходит сама собой. В нас просыпается религиозность. В следующие минуты Всемирный торговый центр, международный храм атеизма и наживы, постепенно превратится в импровизированную церковь.

В «Шутке» Милана Кундеры один из персонажей задает вопрос: «Вы думаете, разрушения могут быть красивыми?» Я двигаюсь как сомнамбула, я совершенно уничтожен выставкой «Такое случается», организованной философом и урбанистом Полем Вирилио совместно с агентством «Франс Пресс» и Национальным институтом аудиовизуальных искусств (29 ноября 2002 – 30 марта 2003).

На стенах фонда Картье висят выцветшие фотографии железнодорожной катастрофы на вокзале Монпарнас 22 октября 1895 года: паровоз протаранил фасад первого этажа и рухнул на площади на мостовую. Покореженный каркас обступили люди в котелках. Инсталляция представляет собой вереницу темных, наполненных гулом залов, где крутят видеосъемки всяческих катастроф. Всюду дым и группы спасателей, переговаривающихся по рации (оказывается, панические крики по-английски звучат шикарнее, возникает малоприятное ощущение, что смотришь художественный фильм). На широком экране возникают экскаваторы на Граунд Зеро (десятиминутное цифровое видео Тони Аурслера, непрерывный показ): огромный столб белого дыма нависает над гигантской кучей железа; несколько крохотных человечков ходят между кранами, похожими на бессильных кузнечиков. На заднем плане несколько уцелевших бетонных плит Всемирного торгового центра, словно смехотворная крепостная стена. А самое поразительное – опять-таки грязь. Железобетонное здание превратилось в жидкое месиво. Искусственная чистота стала естественной слякотью. Гладкие, сверкающие башни сделались отвратительным хаотическим беспорядком. Я наконец понимаю, что хотел сказать скульптор Сезар, расплющивая в лепешку машины. Бульдозеры пытаются привести в порядок эту груду. Восстановить чистоту стекла, совершенство прошлого. Когда видишь подобную мясорубку, невольно перехватывает дыхание. Но я все равно не могу избавиться от чувства неловкости – того же, что испытываю, когда пишу эту книгу. Имеем ли мы право? Нормально ли, что разрушение настолько завораживает? Вопрос Кундеры среди всех этих катастроф приобретает странное звучание. Улицы Нью-Йорка белы, покрыты слоем бумаг и пыли, словно после снегопада; посередине спит в коляске черный малыш. Когда выставка Вирилио только открылась, разразился скандал. Не рано ли эстетизировать подобное горе? Конечно, искусство – штука необязательная, никто не обязан ни ходить на выставки, ни читать книги. И все же. «Такое случается» коллекционирует катастрофы, словно трофеи: снимки зараженного ртутью залива Минамата, Япония, 1973 г; выброс диоксина на заводе «Икмеза», Севезо, Италия, 1976 г.; авиакатастрофа на Тенерифе, Испания, 1977 г.; крушение танкера «Амоко-Кадиз», Финистер, 1978 г. Некоторые посетители вытирают слезы, или сморкаются, или отводят глаза, чтобы не оказаться лицом к лицу с фотографиями. Я их понимаю. Но это наш мир, и на данный момент нам никуда от него не деться. Утечка радиоактивного газа, Три-Майл-Айленд, Пенсильвания, 1979 г. Утечка ядовитого газа с завода «Union Carbide», Бхопал, Индия, 1979 г. Взрыв челнока «Челленджер», мыс Канаверал, Флорида, 1986 г. Позиция Вирилио вполне может шокировать: он не отделяет промышленные катастрофы от терактов. Взрыв реактора на Чернобыльской атомной станции, Украина, 1986 г. Крушение танкера «Эксон Вальдес», 1989 г. Газовая атака в токийском метро, Япония, 1995 г. Плюс природные катастрофы, вроде урагана во Франции в 1999 г., пожаров в Австралии в 1997-м, землетрясения в Кобо, Япония в 1995-м. И на все это накладывается музыка, как в киношной драме. Я брожу среди чудовищных вещей. Мне бы хотелось умыть руки, верить, что я непричастен к подобным ужасам. Однако я, как всякий человек, тоже в этом замешан – в своем, микроскопическом масштабе. У входа читаем фразу Фрейда: «Многократный повтор устраняет впечатление случайности»; это загадочное изречение 1914-1915 годов словно отвечает на вопрос, который чуть раньше задал Дэвид:

– А совопадение это что такое?

Чем дальше развивается наука, тем страшнее катастрофы, тем красивее разрушения. В конце выставки Вирилио, пожалуй, переборщил: здесь крутят на телеэкране пиротехническое чудо, потрясающий фейерверк над Шанхаем. Он осмелился соотнести реальный ужас и художественную красоту. Выставка оставила у меня горький привкус. Уходя, я обвинял себя еще сильнее, чем раньше. Можно ли равнять рухнувшие башни-близнецы с обыкновенным фейерверком, будь он хоть самым грандиозным на свете? О, какое красивое пламя, какой красивый синий цвет, какие красивые горящие тела? Смогу ли я смотреть на себя в зеркало, опубликовав подобный роман? Мне хочется выблевать весь мой завтрак в «Небе Парижа», но