между деревней и господским домом…

Когда Мадлен возвращалась назад через земляной вал, ее переполняла решимость добиться своего. К черту Золотого Оленя! Она сама спасет свой народ.

Эмери быстро шел через лес, направляясь в свой лагерь. Он перестал действовать в образе лесного бродяги. Это сослужило свою службу и стало опасным, с тех пор как появился миф о Золотом Олене. Он решил снова прибегнуть к переодеванию только лишь ради одной этой встречи. Убежавшая семья принесла вести о болезни, охватившей имение, и о снадобьях наследницы. Он чувствовал себя ответственным за ее поступки.

Казалось, она старалась делать добро, но это не согрело его душу. Баддерсли было разорено, люди доведены до крайней нищеты. Гораздо уместнее было кормить их, не слишком перегружать работой да поосторожнее обращаться с хлыстом. Тогда бы они не погибали от болезни.

И тем не менее он не мог не восхищаться силой ее духа. Даже одна, в окружении врагов, она отбивалась от него, как кошка. О, как ему хотелось взять то, что обещало ее роскошное тело! Вырвать силой, если понадобится. Борьба бы его только порадовала…

Как могла эта ведьма так околдовать его, ведь он убедился в ее жестокости! Она ничего не сделала, чтобы обуздать своего дядю, и начала заботиться о людях, только когда они стали умирать.

В лагере Эмери обнаружил Гирта, любовно затачивавшего боевой топор в обществе нормандского воина, сидевшего перед ним. Старые враги, подумал Эмери, когда его оруженосец, Жоффре де Сейн, встал и поклонился.

– Приветствую вас, лорд Эмери. Король послал меня за вами. Он ждет вас в Рокингеме.

Жоффре был высоким и крепким молодым человеком, истинным нормандцем. Его темные волосы были коротко подстрижены, а рука покоилась на рукояти меча. Если у него и были проблемы из-за приверженности его лорда к английским обычаям, он никогда не говорил об этом, хотя надменно игнорировал всех англичан, которых заставал возле своего господина. Догадывался ли Жоффре, чем занимается его лорд, когда «становится саксом», и докладывал ли об этом королю?

– Я покинул короля в Вестминстере всего две недели назад.

– Король с королевой путешествуют по стране, мой лорд. Говорят, что он подарил Хантингдоншир своей племяннице Джудит и сопровождает ее туда. Вопрос только в том, – добавил он с усмешкой, – за кого ее собираются выдать.

– Значит, у нас должен появиться граф Хантингдон? – Эмери размотал тряпку, которой обертывал голову, вместо того чтобы пачкать волосы грязью и сажей. – Боюсь, может начаться собачья грызня. Но зачем вызвали меня?

Его волновало, не означал ли этот неожиданный вызов, что его жизненный путь подошел к концу.

– Без сомнения, ради празднования помолвки, лорд Эмери, – сказал Жоффре с сияющими глазами.

Возможно, так оно и было. Эмери усмехнулся, видя, как его оруженосец беспечно радуется в предвкушении праздника.

– И ты ожидаешь встреч с прекрасными дамами и состязаний с богатыми призами?

Жоффре улыбнулся и слегка покраснел.

– Да, господин.

Он был всего четырьмя годами моложе Эмери, но не попал на битву при Сенлаке и не имел двойного происхождения. Для Жоффре Англия была всего лишь местом захватывающих приключений, где человексам мог легко составить себе состояние.

Жоффре передал Эмери узел, и тот отнес его к ближайшей речке, где мог смыть с себя маскировочную грязь. Здесь улыбка его увяла.

Прошло слишком мало времени, как после коронации королевы он покинул двор в Вестминстере. И этот поспешный вызов выглядел зловеще. Вильгельм любил, чтобы все его вассалы, за исключением тех, кого он считал опасными, находились в своих владениях, укрепляя королевскую власть на местах. При дворе ходили неясные слухи, служившие, впрочем, предметом насмешек, о мистическом герое по прозвищу Золотой Олень. По счастью, рассказы были настолько дикими, что никто не воспринимал их всерьез. Золотой Олень мог убить голыми руками троих вооруженных людей. Он мог бесследно исчезать по желанию. Он изрыгал пламя, подобно дракону…

И все же Вильгельм начал проявлять интерес к Золотому Оленю – почти такой же, как и к реальной угрозе со стороны Герварда, потому что Золотой Олень становился вдохновителем восстания низших слоев общества, крестьян. Это была основная причина, по которой Эмери перестал переодеваться в Эдвальда.

За исключением той единственной прогулки. Теперь он сожалел о ней, хотя видела его только Альдреда. И наследница. Он мог бы проверить снадобья Мадлен на расстоянии или просто довериться ее здравому смыслу. Горькая правда состояла в том, что он хотел снова ее увидеть, убедиться, что она порочна. Но этого не случилось. Она оставалась такой же прекрасной и всколыхнула его чувства, как не удавалось ни одной женщине.

Когда он вошел в воду, то увидел, что грязь на его правой руке частично смыта и заметен участок рисунка. Когда это случилось? Разумеется, когда наследница плеснула на него водой. Эмери тихо выругался. Могла ли она что-нибудь различить в таком дыму? Это могло сыграть роковую роль, если бы им когда-нибудь пришлось встретиться в приличном обществе. Ведь она уверена, что он – Эдвальд, человек вне закона, и, без сомнения, догадалась бы, что он и есть Золотой Олень, если бы разглядела рисунок.

Он мог вообразить, с каким удовольствием она разоблачила бы его! Еще одна причина держаться подальше от Баддерсли и от Мадлен де Л'От-Виронь, несмотря на безумные стремления его сердца. «Нет, не сердца, только тела», – сказал он себе.

Эмери бросился в холодную воду и быстро поплыл к более глубокому месту, с неистовством пытаясь стереть из памяти ее образ, как смывал грязь со своего тела. Когда он вышел из реки, тело его сверкало чистотой, но мыслями по-прежнему владела кареглазая ведьма.

Он быстро натянул на себя белую рубашку и коричневые льняные штаны, надел через голову тунику из голубого батиста с коротким рукавом, отделанную по вороту, рукавам и подолу богатой каймой, вышитой его матерью. Широкая горловина позволяла видеть изящную вышивку на рубашке. Застегнув украшенный золотом пояс, он расправил под ним ткань туники так, чтобы она спадала до колен ровными складками, как ему нравилось. К поясу он прикрепил столовый нож и кошелек.

Вместо тряпок, которыми он обматывал икры ног, когда одевался в лохмотья, он обвязал крест-накрест ноги от лодыжки до колена поверх просторных штанов красиво сплетенными синими с золотом лентами, завершив картину сложным декоративным узлом. Натянув черные башмаки, он почувствовал, насколько в них приятнее и удобнее ногам по сравнению с грубыми сандалиями.

Подошел Жоффре и подал ему меч на кожаном ремне. Эмери опоясался так, чтобы его меч всегда был наготове. Это был английский меч, подаренный племяннику Гервардом. Затем оруженосец протянул своему лорду тяжелый золотой браслет, украшенный затейливым рисунком и точно пригнанный по форме его руки. Эмери надел браслет на правое запястье. Последнее время он тщательно следил за тем, чтобы скрывать татуировку. Жоффре сохранял невозмутимый вид, пока его лорд одевался на английский манер, но Эмери знал, что юноша все замечает и относится к этому неодобрительно.

В одежде нормандцев и англичан не было особых различий, разве что англичане отдавали предпочтение более ярким расцветкам, изысканным тонким тканям и богатой отделке. Это объяснялось тем, что они лучше владели мастерством в производстве тонких тканей и затейливой вышивки. Но все же разницу в одежде англичан и нормандцев вполне можно было уловить. Жоффре был одет во все темно-синее, с отделкой из черных и белых лент. Золотых украшений у него вообще не было.

– Знаешь, – шутливо сказал Эмери, проверив, хорошо ли прилажен его великолепный браслет, – любой англичанин при виде тебя подумал бы, что я негодный лорд, который скупится на дары тебе.

Жоффре гордо выпрямился.

– Я служу вам не ради денег, лорд Эмери.

– Ни денег, ни удовольствия… Если я слишком досаждаю тебе, – озабоченно добавил Эмери, – я могу отпустить тебя к более благонадежному лорду. – Ему бы не хотелось, чтобы Жоффре пострадал при его падении, если уж суждено такому случиться.

Молодой человек покраснел.

– Я не хочу… Я счастлив служить вам, лорд Эмери.

– В самом деле? Глядя на тебя, этого не скажешь.

Жоффре попытался сохранить официальный тон.

– Вы прекрасный воин и хорошо заботитесь обо мне. Вы превосходно обучаете меня, и я всем доволен. – Внезапно он добавил: – Я беспокоюсь за вас! – Бедняга побагровел. – Прошу прощения, мой лорд.

Эмери был тронут.

– Не за что. Я сам беспокоюсь о себе. – Он взял Жоффре за руку и стал серьезным. – Я предан королю и буду верен ему всегда, Жоффре, но если ты считаешь, что я что-то делаю не так, скажи об этом королю.

– Это было бы бесчестно, лорд! Эмери покачал головой:

– Нет. В первую очередь ты всегда должен быть предан королю. Никто не обязан следовать за своим лордом в неправедном деле.

Встревоженный и смущенный, Жоффре кивнул. Эмери достал из кошелька еще одну драгоценность – кольцо Герварда. Поколебавшись, он надел его на средний палец правой руки. Это означало, что он человек Герварда, преданный ему душой и телом до самой смерти. На самом деле это было не так. Но Эмери собирался носить кольцо до того дня, когда будет вынужден отказаться от этой зависимости.

Возвратившись в лагерь, Эмери стряхнул воду со своих длинных, до плеч, волос и расчесал их костяным гребнем. Осмотрев его, Гирт одобрительно кивнул.

– Как, на твой взгляд, вполне англичанин? – спросил Эмери.

Гирт