резиновых сапогах. Наташа вздохнула. Все-таки это он подглядывал, козел драный! Рогачев понял, что обнаружен, и сейчас же изобразил уверенную деловитую походку, отчего стал походить на клоуна, размашисто выходящего на арену цирка. За актерские замашки и подходящее имя-отчество ребята на Истфаке окрестили его Мхатом.

— О! Соловьянова! — ненатурально удивился он. — Ты чего здесь делаешь?

— Грибы собираю, — буркнула Наташа.

Рогачев криво усмехнулся.

— Приказа не знаешь? До конца рабочего дня из лагеря выходить только по производственной необходимости!

— А я как раз по производственной.

Наташа завязала второй ботинок и выпрямилась, смерив начальника холодным зеленым взглядом сверху вниз. Глянцевая лысина Рогачева едва ли доставала ей до подбородка. Метр с кепкой, а туда же…

— Ну-ка, ну-ка, интересно, — не отвязывался Рогачев. — Что же это за необходимость такая?

— Говорю же, Константин Сергеевич, грибы собирала. На суп.

Рогачев рассердился.

— Да что ты мне голову морочишь?! Что я, не видел… — он вдруг сообразил, что проболтался и бездарно изобразил приступ кашля. — Кха! Кхм!.. Что я, не знаю, что ли? Шашни крутишь в рабочее время, Соловьянова! Разлагаешь мне экспедицию! Да еще врешь в глаза! Где они, твои грибы? Покажи!

— Вот, — Наташа наклонилась и подняла из травы полное лукошко подосиновиков.

Начальник осекся.

— Это… как это? Откуда?!

А ведь он, подлец, от самого лагеря следил, подумала Наташа. Знает, что никакого лукошка не было.

— Пойду я, Константин Сергеевич. Обед варить пора…

Она попыталась обойти грузную фигуру Рогачева, но тот уже оправился от шока и удержал ее за руку.

— Погоди, Наталья. Куда грибы-то?

— В суп. Не все же людям концентратом давиться!

— Ты мне не потрави экспедицию! — Мхат изобразил на лице юмористическую ухмылку.

— Я вам на пробу принесу. Первому, — отшутилась Наташа.

— Вот! Правильно. Заходи! — оживился начальник. — А то никакого от тебя внимания руководству!

Он попытался притянуть Наташу к себе, играя нахлынувшую страсть, но тут у него за спиной вдруг громко хрустнула ветка. Рогачев живо убрал руки и обернулся. Поблизости никого не было.

— Кто тут? — строго спросил зам, обращаясь к соседнему кусту. — Выходи, выходи! Вижу!

Но куст никак не отреагировал на разоблачение. В лесу было тихо.

— Вот черти! — Рогачев снова повернулся к Наташе. — Признавайся, Соловьянова, с кем… — начал было он и замолк.

Наташа исчезла.

— Номер двенадцать сорок четыре, — продиктовал Миша.

— Айн момент! — Вовка, перелистнув страницу амбарной книги, живо разлиновал ее на четыре разновеликие колонки и радостно прищелкнул языком. Глаз — алмаз!

— Какой, говоришь, номер?

— Двенадцать, сорок четыре. Раскоп «Нижние Елбаны», участок девять, слой четыреста — четыреста пять, сооружение — «погреб».

— … Погреб… — повторил Вовка, занося в книгу. — Дальше!

— А дальше — сам, — Миша положил на стол перед ним глиняный черепок. — Трудись, археолог! Описывай.

Миша был на курс старше Вовки и в полях второй раз. От этого он чувствовал себя слегка на преподавательской работе. Впрочем, Вовке и самому нравилось постигать азы под мишиным руководством. Доцентов он пока стеснялся, не хотелось блистать дремучестью перед настоящими учеными.

— Так, — деловито начал Вовка. — Имеется черепок…

— Не черепок, а фрагмент керамики!

— Да понятно, понятно! Фрагмент керамики, треугольной формы, предположительно — от сосуда невыясненного назначения.

— Погоди ты с назначением, — остановил его Миша. — Материал-то какой?

— Материал? Ну… глина.

— Какая глина? Обожженная, высушенная? Красная, белая,?

— По-моему, она… коричневая, — неуверенно сказал Вовка.

— По-моему! А еще математик! Пиши: «Красно-желтая ленточная керамика, обработанная на легком круге… сурмленая глазурью… то есть, тьфу, глазурованная сурьмой…»

— Сурмленая… — хмыкнул Вовка, записывая. — Сурмленые брови бывают. Как у Наташки…

— Не выдумывай, чего не знаешь, — поморщился Миша. — Сроду Наташка не красилась! Да и ни к чему ей.

— А я и не говорю, что красилась. Просто у нее брови такие… — он поводил пальцем по лбу, изображая две высокие дуги, и вздохнул. — Не пойму я, чего она в этом Дементьеве нашла? Только что умный…

— Он, между прочим, КМС по боксу, — заметил Миша.

— А при чем тут это?! — досадливо поморщился Вовка.

— Совершенно ни при чем, — согласился Миша. — Просто не говори потом, что я знал и не предупредил…

Вовка фыркнул.

— Чего дальше-то писать?

— Пиши: «Поверхность ровная, гладкая, изображений и орнаментов нет…»

— Как это нет?! Тут целая надпись! — Вовка поднес черепок к самому мишиному носу. — Вот же буквы! Не видишь, что ли?

— Что за дьявол… — ошеломленно пробормотал Миша, разглядывая ровненькую строку закорючек, наискосок пересекающую черепок. — Как же я умудрился не заметить? Да ладно — я! Дементьев-то что же?! Он ведь при мне этот ящик укладывал!

— А, может, он видел?

— Ха! Тут бы такое началось! Это тебе не орнамент елочкой на валике! Соображать надо! Это, Вова, письменность! Причем не китайская и не арабская! Знаешь, что это значит — открыть новую письменность в самом центре Сибири?

Вовка, прищурясь, разглядывал надпись. Тонкие червячки букв были выдавлены или выписаны тонким стилом по сырой глине.

— Не-е, — протянул он задумчиво. — Это не новая письменность. Уж больно что-то знакомое! Вот хочешь, я прочитаю?

Он поднес черепок ближе к палаточному окошку и громко, нараспев произнес:

— Хаман кхаран шибени удрах!

Порыв ветра вдруг громко хлопнул пологом палатки. Миша с Вовкой вздрогнули и