князя Ракоци. Еще до событий в Сучаве король отправил к Ракоци посла с приглашением напасть на Хмельницкого, ложно сообщая князю о том, что Москва отказалась от дружбы с гетманом ввиду его вероломства.

Запоздалый рейд казаков и татаро-черкесского отряда Шериф-бея на помощь осажденной Сучаве был не бесполезен для Украины.

Татары и черкесы отбили у молдавско-венгерского войска, шедшего на соединение с королем, обоз и лошадей.

Король обещал Стефану Георгию и Ракоци разрушить союз между ханом и казаками. Увидав же перед собой страшное для них татарское войско, венгры и молдаване поспешили убраться восвояси.

У Яна Казимира было пятьдесят тысяч шляхетского ополчения и пятнадцать тысяч шведских наемников. Силы явно недостаточные, чтобы атаковать Орду и казаков. Король вынужден был стоять на месте, уповая на хитрости дипломатии.

Погода была такая, какой и положено быть в октябре. Шли дожди, дули холодные ветры. Укрыться за стенами Каменец-Подольска на теплых квартирах король не мог. В Каменец-Подольске прошел мор. Король поэтому отступил под Жванец, за реку — от заразы подальше.

Хмельницкий несколько раз обращался к хану с предложением нанести польскому войску сокрушительный удар. Ислам Гирей, делая вид, что согласен с гетманом, посылал королю письма, предлагая сразиться. Письма хана выглядели предупреждением о возможности со стороны союзников активных действий.

Сокрушать польского короля Ислам Гирей не собирался, но долгостояние ему наскучило, и он прислал к Хмельницкому Сефирь Газы с наказом, чтоб гетман шел в Гусятин, ближе к королю. Хмельницкий понял замысел Ислам Гирея. Хан нацелился захватить королевские обозы, отрезать королю дороги на Польшу. Близилась зима, и хан, обрекая войско на голод, хотел заставить Яна Казимира начать переговоры.

Маневр казаков и Орды оказался для поляков нежданным. Не только весь польский обоз попал к татарам, но и казна, которую везли из Польши, чтоб король смог заплатить наемникам и поднять их боевой дух.

Ученый под Берестечком, Богдан Хмельницкий к хану теперь сам не ездил. Отправил Ивана Выговского, в который раз предлагая атаковать лагерь Яна Казимира. В подарок послал соболей и соболью шубу. Хан съязвил:

— Что-то ныне в Чигирине русских соболей стало много!

Про себя Выговский подосадовал на оплошность с подарком и, однако, затеял опасный в своей откровенности разговор начистоту.

— Московский царь потому щедро платит Хмельницкому, что гетман умеет тебя, великого хана, отговорить от похода на московские города. Каждый доит свою корову.

Ислам Гирей засмеялся, принимая шутку:

— Хмель хитрый! Все хитрые! Я дою польскую корову, турки доят крымскую, вы — московскую, но где же доильщик на чигиринскую?

— Великий хан, — в голове Выговского задрожала обида и горечь, — ты погляди на Украину! Когда-то это и впрямь была корова с шелковой кожей и с тяжелым выменем. Ныне сквозь кожу все ее косточки наружу торчат, а вместо вымени у нее — одни высохшие кровоточащие соски.

Хан нахмурился:

— С чем ты приехал ко мне от гетмана?

— А с чем можно от Хмельницкого приехать? — сказал печально Выговский. — Я приехал к тебе, великий хан, с просьбой о милости. Король ныне совсем плохо стоит. В его стане бунты, его солдаты разбегаются. Гетман просит тебя, великий хан, идти под Жванец вместе с казаками и пленить короля.

Ислам Гирей сделал вид, что думает.

Повернулся к молчаливому Сефирь Газы, присутствовавшему на встрече.

— Каков будет твой совет?

— Надо еще постоять, король сам пощады запросит, — тотчас ответил Сефирь Газы.

— Погода плохая. Плохо воевать. Подождем, — согласился со своим советником Ислам Гирей.

Дождя не было вот уже два дня. Тучи хоть и приподнялись над землею, но веяло от них таким бесприютным холодом, что всякую минуту мог посыпаться снег.

Казачья сотня Павла Мыльского стояла в небольшом селе, жители которого кормились рекою и прудами. На реке водили несчастные стада гусей и уток, в озерах выращивали рыбу.

Село находилось в стороне от больших да и от малых дорог, куда-либо ведущих, а потому квартировавшим здесь казакам жилось и покойно, и сытно. Впрочем, Павел Мыльский, служивший не за страх, а за совесть, держал своих казаков строго. Посылал их в дозоры, раз в неделю устраивал учения. И когда появился за рекою большой, но разношерстный отряд жолнеров, казачья сотня Мыльского быстро заняла заранее вырытые на берегу реки окопы и приготовилась к бою.

Поляки были голодны, многие из них больны, и командир отряда, опытный в военном искусстве человек, сразу понял: села ему не взять. На одной только переправе половину людей потеряешь.

Да и не ради войны пришли сюда эти люди, не по казачьей обороне шарили их глаза, выискивая в ней слабости. Утки и гуси занимали внимание большинства из них.

Появился белый флажок.

К реке, к самому краю воды подошел хорунжий, стоявший во главе отряда.

Пан Мыльский с двумя казаками поднялся на бруствер выслушать противника и дать ему ответ.

— Павел! — узнал и обрадовался хорунжий.

— Я не помню вас, — ответил Мыльский.

— А ты погляди получше. У татар мы с тобой в плену вместе горе мыкали.

— То дело прошлое и касающееся только лично нас, — ответил Мыльский. — С какими предложениями обращается к нам ваша сторона?

Хорунжий устало махнул рукой:

— Воевать надоело, вот и все наши предложения. Дайте нам немного провизии и пропустите. Мы бросили войско короля и уходим домой. У нас две пушки, порох, заряды. Пушки мы вам отдадим.

— Один я решить ничего не могу, казаков спросить надо, — ответил Мыльский, приглядываясь к офицеру. Он узнал его теперь, товарища по татарской неволе, звали его Зигмунд, а фамилии не вспомнил.

— Пока ответ будет, дозволь для котла полдюжины гусей забить. Совершенно изголодались.

Мыльский посмотрел на своих казаков.

— Пусть лучше гусей бьют, чем людей, — согласились казаки.

Вернувшись в окопы, Мыльский, не собирая рады ввиду близости противника, обошел с есаулом и писарем всю линию обороны, спрашивая у казаков совета. Положить голову в совершенно бесполезной стычке никому не хотелось. Поляки были на лошадях, числом они превосходили казаков вдвое, а то и втрое.