Когда я встал, чтобы обратиться к Джули, кто-то из присяжных неловко завозился на своем месте, а несколько других нетерпеливо прокашлялись. Секретарь суда едва ли не впервые с начала слушаний подняла взгляд, чтобы увидеть, в чем дело.

– Кажется, наше знакомство состоялось совсем недавно, не правда ли? – с улыбкой спросил я, стоя как раз перед столом советников.

Джули взглянула на меня с надеждой – так, словно в полной людей комнате я оказался единственным, кого она знала. Встретив мой взгляд, она больше не отводила глаза.

– Да, – ответила она, улыбнувшись в ответ.

– Итак, мы познакомились в самом начале процесса, в тот день, когда я впервые встретился с обвиняемым, Стэнли Ротом. Правильно?

– Да.

– Вы работали исполнительным помощником Стэнли Рота и в этом качестве помогали мне войти в курс его многообразных деловых связей, а также познакомили с некоторыми другими аспектами его деятельности, имевшими отношение к защите.

– Да, я старалась оказаться полезной.

– И мы провели много времени вместе, верно?

Как уже бывало, прежде чем заговорить, Джули слегка наклонила голову набок. В ее взгляде блеснуло нечто такое, чего в нем не было за секунду до того: легкая перемена настроения, какая-то теплота.

– Не скажу, что очень много, – мягко ответила она, подразумевая, что не слишком устала от моего присутствия.

Почувствовав, что краснею, я на секунду отвел глаза в сторону. Повинуясь безотчетному импульсу, вдруг открывшему ситуацию, в которой теперь оказались сразу трое – я со Стэнли Ротом и Джули Эванс, – я вдруг сказал ту единственную правду, спросить о которой еще никто не удосужился.

– Вы же поняли, правда? – спросил я, снова глядя в глаза Джули. – Я полюбил вас с того самого первого дня, когда увидел. Вы это знали, ведь так?

Присяжные застыли с открытыми ртами, временно забыв и о Стэнли Роте, и обо всех обстоятельствах, связанных с убийством его жены. Под взглядами, направленными из зала, Джули смотрела на меня. Едва уловимо улыбаясь, она словно соглашалась, что знала, но никогда не говорила об этом вслух.

Первой молчание нарушила Анабелла Ван Ротен.

– Ваша честь, – вяло усмехаясь, сказала она, – можете представить, до какой степени это признание разбивает мое сердце. В то же время я не могу не поставить под сомнение тот факт, что откровения мистера Антонелли способны открыть суду нечто новое.

Приподняв бровь, Хонигман с интересом ждал моего ответа.

– Я преследую именно такую цель, ваша честь, – под раздраженным взглядом Ван Ротен сказал я.

Хонигман пожал плечами:

– Прошу поторопиться.

– Я не хотел ставить вас в неловкое положение, – сказал я, обращаясь к Джули. – Но есть одна причина, по которой я должен это спросить. Я полюбил вас, но вы уже были влюблены в Стэнли Рота, верно?

– Ваша честь! В самом деле… – воскликнула сидевшая позади Ван Ротен.

Не сводя глаз с Джули Эванс, судья Хонигман махнул рукой, отклоняя протест обвинения.

– Да, правда. Я полюбила его давно.

Я вдруг засомневался: не имела ли она в виду, что дело в прошлом, что все кончено – или прошедшее время лишь подчеркивало то, в чем она хотела себя убедить?

– Он знал о ваших чувствах? – со всей возможной серьезностью поинтересовался я.

– Конечно, должен был знать.

– И вследствие этого – потому что он знал о ваших чувствах, обвиняемый доверял вам, как не доверял больше никому, рассказывая о себе то, что не мог сказать другим? Это правда?

– Вы имеете в виду, о своей семейной жизни? О том, что случилось с его браком? Да. Уверена, он никому больше этого не рассказывал.

– На все вопросы обвинения вы отвечали совершенно правдиво?

– Да.

– Значит, вы рассказали правду о Стэнли Роте?

– Да.

– Но не всю правду?

Джули скорее всего поняла, какой смысл был вложен в мой вопрос, но ждала пояснений.

– По той причине, что форма заданных вопросов не позволяла сказать всю правду, верно? К примеру: хотя замечание Стэнли Рота, которое госпожа Ван Ротен находит столь значительным – насчет того, что он желал своей жене смерти, – было правдой, но сказанные в приватной обстановке слова лишь выражали крайнюю степень переживаний за случившееся. Ведь мистер Рот не говорил как человек, действительно решивший кого-то убить?

– Нет, конечно, нет. Он говорил совершенно иначе. Убеждена, что убийство не подразумевалось.

– Тем более что при желании он мог бы легко закончить дело той же ночью, не так ли? Но после того как Рот в состоянии крайнего гнева ударил жену, он ощутил степень своего падения и обратил весь гнев на себя. Верно? Он описывал свое состояние не в точности такими словами, но именно в этом смысле?

– Да. Он так и описал свои ощущения, сказав, что противен сам себе.

– Что касается его договоренности с детективом Крэншо: вы уверены или не уверены в том, что сценарий был действительно послан Стэнли Роту?

– Да, уверена.

– И какова была дальнейшая судьба сценария? По вашим данным, его кто-нибудь читал? Стэнли Рот или кто-либо на студии «Блу зефир»?

– Насколько мне известно, нет.

– Вы показали, что между студией и детективом Крэншо был заключен договор на услуги консультирования. Цена этого контракта находилась на верхнем или нижнем значении, обычном для соглашений такого рода?

– На верхнем.

– До этого вам случалось видеть настолько высокую цену?

– Нет.

– Приходилось ли сталкиваться с такими ценами впоследствии?

– Нет.

– Вы сказали, что, судя по имеющимся документам, детектив Крэншо неоднократно – более десяти раз – приходил на студию. Вы также сказали, что один раз видели его на съемочной площадке разговаривающим с Мэри Маргарет Флендерс. И что хотя вы не слышали их разговор, по вашему впечатлению, это была дружеская беседа – в противоположность той, которую можно было бы назвать спором. Правильно?

– Они не спорили.

Следующий вопрос пришел спонтанно, и я осознал его смысл уже в момент, когда начал говорить: