В какой-то момент Лотар вдруг решил, что может попробовать, и наклонился над восходящим из колодца потоком, но тут же отошёл. Было в направленности этого психического тока что-то такое, от чего сдвигалось сознание, поэтому Лотар не стал себя больше испытывать, а просто скинул туда все части цахора. В том виде, в каком он сейчас находился, Мансур никак не мог ему сопротивляться.

Так было лучше всего, кто знает, что произойдёт, когда Мансур оклемается и окончательно отрастит новую голову? Может, Лотар будет ранен, может, он не дотянется до меча… Пусть уж лучше такая прелесть, как цахоры, исчезнут из этого мира. И если Мансур не лгал и действительно являлся Учителем Чёрного Ордена, пусть они исчезнут окончательно.

Да, решил Лотар, сейчас он уже не тот, что в начале, сейчас он в гаком состоянии, что не должен допускать ошибок…

— Главная твоя ошибка в том, что ты пришёл сюда, — раздался сзади низкий, тягучий голос.

Лотар знал, кому он принадлежит, и потому не торопился повернуться. Но он не мог не повернуться, потому что именно к этому существу шёл и теперь именно с ним ему предстояло биться.

Это был, конечно, Нахаб. Очень красивый, высоченный, затянутый в свой светло-серый, без единой морщинки комбинезон. — Влияние и сила исходили от него волнами. Так море беспрерывно атакует землю, подрывая самые мощные скалы, так ветер слизывает с поверхности земли высоченные горы, так время стирает города и цивилизации.

Но Лотар слишком устал, чтобы тратить энергию на вежливость.

— Сухмет, это он или какая-нибудь подделка?

Сухмет промолчал. Лотар оглянулся. Восточник как остановился в зале со стреляющими колоннами, так и стоял там. Нигде не было видно и вианы. Что-то заставило их не появляться тут. Может быть, этот вот Колодец Силы, из которого, похоже, Мансур черпал свою энергию для боя и где он в конце концов нашёл вечное успокоение?

По лицу Нахаба пробежала лёгкая гримаса. “Он не привык, чтобы о нём говорили в третьем лице, — решил Лотар. —

Так, это славно, он самолюбив. Впрочем, не был бы самолюбив, не стал бы архидемоном”.

— Неужели ты сомневаешься, Желтоголовый?

— Сомневаюсь, пока ты не назвал себя. А ты, похоже, этого делать не собираешься.

— Я привык, что меня узнают в лицо. Кроме того, у тебя есть ведь и магические способности узнавать, кто перед тобой. К сожалению, они оказались куда лучше, чем я оценивал их, и Мансур поплатился за это существованием в этом мире.

Лотар встал теперь в полный рост. Он старательно и осторожно, чтобы Враг не обратил внимания, пробежал проникающим сознанием по всем мускулам, костям, постарался выяснить серьёзность всех полученных травм. Выглядел он не очень здорово. Ему и в самом деле не помешает небольшой отдых перед следующим боем.

— Вот ещё, тратить на тебя магию. Я устал для этого… Так это тот самый или мне ещё испытывать его нужно, Сухмет?

Сухмет молчал. Внезапно Лотар понял почему. Когда-то Сухмет был слугой тёмных сил, хотя это ему не нравилось. Но в любом случае, кому бы он тогда ни подчинялся, верховным его господином являлся именно Нахаб. Поэтому, согласно этикету, восточник не мог говорить в присутствии архидемона даже ментально.

Но это и не потребовалось, заговорила виана:

— Лотар, ты добился своего, ты у цели. Если ты совершенный воин, то победишь. Это Божий суд.

“Вот так утешила, — подумал Лотар, — молодец. В жизни не слыхал лучшего напутствия на поединок”. Уж в чём-чем, а в своей правоте в бою с архидемоном, Вседержителем Зла, он был уверен. Какими бы страшными грехами он ни запятнал себя, он всё равно должен выглядеть беленькой овечкой по сравнению с этим… Или он чего-то не понимает?

Нахаб рассмеялся, эхо его громового голоса разнеслось по залу, как близкий камнепад.

— Весьма сентиментально, должен признать.

— А по-моему, вполне конкретно и по делу, — возразил Лотар. — Её слова включают силы, о которых ты не имеешь понятия.

— Это твои друзья не имеют понятия, на что толкнули тебя.

Теперь усмехнулся Лотар:

— Я сам захотел этого боя, и мои друзья лишь помогли мне.

Нахаб внимательно осмотрел его с ног до головы, потом сделал небрежный жест ладонью.

— Что-то ты неважно выглядишь, уж не расхотел ли побеждать?

Лотар решил, что разговор, конечно, глуповат, но он даёт возможность передохнуть. Кроме того, как ни великолепен был архидемон, он сам не очень уж стремился драться сразу. Значит, он на что-то рассчитывал. И Лотар чувствовал, что это не какая-нибудь ловушка. Подобного рода резервы Нахаб уже выложил, у него осталась только магия, но её собирался блокировать Сухмет, и оставался только он сам — Нахаб, архидемон со своим клинком, своим умением драться и своей физической подготовкой.

Поэтому Лотар со всей серьёзностью и убеждённостью ответил:

— Почему-то мне кажется, я сейчас действительно хорош. И если смогу одолеть тебя, то только сейчас. Неожиданно Нахаб разозлился:

— Ты хорош?! Ты вообще никто, ты никакой! Ты вообще не должен был появиться на свет…

— Знаю, мне Жалын рассказал. Гханаши оказался недоучкой, не заметил чего-то там в моей карме, а ты пропустил рост моего мастерства и натравил цахоров, когда у меня уже было много преданных друзей… Всё — чушь. Я есть, вот он я. И я пришёл за тобой сам, без приглашения, по своей воле. И тебе придётся с ней считаться, кто бы из нас ни победил.

Нахаб смотрел на Лотара прищурившись. Он уже совершенно взял себя в руки.

— Я не пропустил рост твоего влияния. Вот это действительно чушь. Я просто ждал. Если бы ты хоть раз за все эти годы превратился в дракона полностью, а не трансмутировал то руки, то кожу, если бы хоть раз изменил тело, сознание и мозг, я бы заковал тебя в этом облике навечно! Потому и ждал. Я полагал, ты обязательно попадёшься на эту ловушку, как только столкнёшься с сильным противником, самым сильным. Но ты ни разу полностью так и не использовал этот приём… А жаль, из тебя вышел бы отменный Чёрный Дракон, таких уже давно не было на этом свете. Если бы я мог применить к тебе повторное колдовство…

“Сухмет, — Лотар, не оборачиваясь, нащупал сознание друга, — а знаешь, я, кажется, чувствовал что-то подобное. Потому и не…”

— Ерунда, ничего ты чувствовать не мог. Это очень тонкая ловушка, её не понимал даже твой двухтысячелетний приятель.

— Ну, помимо непосредственного чувства, помимо прагматизма, о котором ты не заикаешься, но который имеешь в виду, есть более общие помощники в том, что считать