Сара еще раз вгляделась в его лицо. Очень светлые, почти белые глаза, белые, как в этой породе и было всегда, волосы, чуть пробивающаяся на скулах и на подбородке щетина. То есть он даже не позаботился, чтобы побриться, а ведь знал, что здесь, в Басилевсполе, издавна мужчины брились и борода либо даже щетина считались признаком невоспитанности. Лишь брови у демоника были русыми, но на его высоком и ровном лбу, над этими белыми глазами они казались едва ли не темными, пожалуй, даже темнее, чем у иных южных черноволосых рабов, которых Сара уже давно разучилась узнавать в лицо.

— Все, следует отправляться в Колизей, — решила Сара. — Тобой займется моя распорядительница Яблона. Она знает, что следует делать.

Повернулась и пошла наверх, к площадке перед главными дверями ее дворца, где уже давно должен был находиться ее паланкин и еще несколько других для челяди, которую она решила взять с собой на поединок. Через плечо она услышала голос Яблоны:

— Как тебя зовут, рыцарь?

— Меня зовут просто Шоф, госпожа распорядительница. Но зачем тебе мое имя?

— Чтобы быть вежливой, рыцарь Шоф.

Дальше Сара не слушала, неинтересно ей было, о чем там могут болтать эти двое. Она думала. Как же все просто получалось! Конечно, Джарсин, по ее мнению, никогда не была изобретательной в своих интригах, стремилась к простоте и ясности. Но на этот раз даже для нее все выходило слишком уж незатейливо. Это могло быть признаком чего-то более сложного, чем ее явное нежелание строить многоходовые комбинации.

Сара двигалась в паланкине через главные ворота в стенах, окружающих ее имение, и чуть морщилась от воплей бегущих поблизости, чуть не сразу за занавесями, глашатаев, требующих, чтобы ей уступали дорогу. Да, все получается как-то чрезмерно однозначно и просто. И в самой этой простоте могла бы таиться некая ловушка, если бы… Да, если бы не Сероплат. Выиграть бой у него всего лишь одному рыцарю, пусть и обученному, тренированному и умелому, каким и казался этот самый Шоф, не удастся. Потому что это невозможно.

Вот если бы Джарсин начинила его хоть какой-нибудь магией, если бы придала ему дополнительные возможности… Но этого не было, в этом Сара была теперь уверена, иначе бы она эти магические начинки почувствовала и тогда, скорее всего, сумела бы обезвредить. Но в том рыцаре, которого она увидела в подземелье своего дворца, разряжать было нечего. Значит, это была всего лишь взятка.

То есть южные земли, на которые Сара давно облизывалась и которые хотела бы получить, предложенные Джарсин, должны были некоторым образом подкупить ее. Но за что, для чего, почему? Это должно было выясниться позже. Скорее всего, не сегодня. Значит, пока можно попросту наслаждаться праздником, битвой обреченных на погибель, и ни о чем не беспокоиться.

Сара сошла из паланкина в одной из огороженных площадочек, пристроенных к Колизею снаружи, сюда могли приходить только она и басилевс, городским простолюдинам и даже прочим всяким, как бы благородным, сюда ходу не было. Так уж повелось, и давно, еще когда Колизей, собственно, строился. Процессия басилевса была уже тут, она состояла из челяди, охранников, прислужников, простых рабов и носильщиков, которые все, как и было заведено, склонились перед ней. Пожалуй, даже чуть ниже, чем плебеи на улицах города: выучены были и знали, что и как следует делать.

Сара поморщилась от слишком яркого солнца, которое лило свой свет с неба почти отвесно, нигде не создавая тени на этой белой скатерти из светлого ракушечника, которым был вымощен дворик, и пошла за одним из позванивающих золочеными цепями поверх лакейской туники служителей Колизея. За архимагичкой была закреплена большая ложа сбоку от главной, расположенной в лучшей точке для обзора арены и принадлежащей, разумеется, басилевсу. В Нижнем мире все же приходилось соблюдать некие этикетные условности и признавать правителя Империи как бы самым значительным лицом. Но с этим Сара уже давно примирилась, так было спокойнее, лучше и вернее.

Коридоры, по которым сейчас вел ее в ложу служитель Колизея, оказались не совсем те, по которым она привыкла ходить на свое место. Это были не торжественные, едва ли не парадные коридоры и лестницы, забранные драгоценными тканями и уставленные какими-то скульптурками, которые сами смертные полагали весьма ценными. Это были коридоры, пролегающие среди голых и высоких стен, из грубой, иногда уже начинающей ветшать кладки из блоков песчаника, пустые и тяжелые, и тут ощущался запах животных, а может быть, и запах всех тех помещений, которые находились под ареной. Сара поморщилась, но спорить с этим было бы нелепо. По парадным коридорам сейчас шествовал басилевс.

Главное, что она настояла перед сенешалем басилевса, чтобы эти игры были проведены, и ее слуги все успели подготовить. А то, что ей приходилось сейчас пробираться на свое место каким-то непривычным путем… Это, в конце концов, можно было и перетерпеть.

И все же Сара вздохнула с облегчением, когда добралась до принадлежащих ей помещений над ареной. Это были три комнаты. Одна большая, приемная, где Сара во время слишком уж долгих и утомительных игр принимала тех нобилей, которые решались нанести ей визит. Тут были и столы для угощения, разумеется уже накрытые, перед некоторыми даже стояли лежанки, чтобы вкушать яства привычным для местных образом.

Чуть сбоку имелась относительно небольшая комнатка, куда Сара, кажется, ни разу за всю свою непомерно долгую жизнь так и не заглянула. Это было помещение для слуг, которое иногда еще использовалось и для охраны, когда в городе бывало неспокойно, и как временный склад для того, что ей могло понадобиться, например, для платьев, если бы она вздумала переоблачиться из-за жары и азарта иных представлений.

А вот третья выходила большим, не очень широким, но довольно длинным балконом на арену. Бордюрчик на нем был всего-то высотой по колено даже не очень рослой Саре, зато смотреть с балкона было удобно, потому что в центре его имелось еще и некое возвышение, где стояло покрытое мягкими шкурами кресло, предназначенное, разумеется, для нее одной. Из этого кресла арена открывалась вся, чуть не до последнего закутка, откуда могли появиться либо звери для драки, либо гладиаторы для боя, либо слуги, которые крюками утаскивали окровавленные трупы куда-то вниз или вбок, в некие темные и мрачные, как сама смерть, подвалы Колизея, вмещающие всю довольно сложную машинерию для представлений.

Сара подошла к краю балкона, осмотрела арену. Она была пустой, и ее звонкая чистота раскинулась, будто раскрытая ладонь, будто кусок вырезанного откуда-то и перенесенного магией особого плоского пространства, более значительного и важного, чем место для зрелищ и жестоких, грубых забав городского плебса. Кажется, она прибыла чуть раньше, чем следовало бы, представление еще не началось.

Зато амфитеатры для публики были уже полны. Даже переполнены, все эти городские олухи и бездельники сидели уже так плотно, что даже весьма небедно одетым горожанам приходилось проталкиваться на места для чистой публики с помощью все тех же служителей Колизея. А те вовсе не стеснялись, то и дело пускали в ход дубинки, чтобы проложить себе путь и усадить тех зрителей, которые их для этой услуги наняли. Устроив клиентов, каждый из них тут же снова бежал ко входу, чтобы перехватить новых, способных заплатить за эту немудреную услугу. Когда-то, лет триста тому, каждый из богатеев приходил в Колизей со своими вооруженными слугами, чтобы не погрязнуть в толпе, но, когда между этими дуреломами стали возникать регулярные и довольно серьезные побоища, в которых страдали и их господа, пришлось ввести правило: лишь служители арены имели право рассаживать зрителей, пусть и с помощью дубинок. Даже таких значительных зрителей и клиентов, какой