«Приза в любом случае не будет. Если ты спасешь Нину, то спасешь не для себя».
Сырое, промозглое утро. Клим сидел на носу корабля, слушал гул двигателя, смотрел на силуэты кранов и пристаней на берегу. Электрические фонари в тумане – как россыпь далеких звезд.
Надо придумывать себя заново. Решать: «Кто я?», «Какой я?»
Человек, который подстроится под требования Нины к «настоящему мужчине»? Переломится пополам, чтобы ей было удобно с ним? Закроет глаза на то, что ее мысли вечно крутятся вокруг трех «Б»: «богатство», «бахвальство» и «Бернар»?
Нет, конечно.
«Но я человек, который не бросит жену в беде – вот на этом надо стоять до конца».
А награда… Ну что ж – будем считать, что Клим ее уже получил. Десять лет страстной любви – не так мало.
4
Дон Фернандо перехватил Клима у лифта:
– Куда? Что это еще за мода – сначала пропасть, как сукин сын, потом объявления об уходе на весь Шанхай делать?
Клим сунул ему в руки длинный темный предмет:
– Это тебе – японский боевой веер тессен. Извини, вещь не новая, даже скорее древняя, но в хозяйстве пригодится.
Дон Фернандо раскрыл веер, пластины его были сделаны из металла.
– Говорят, удобная штука для отбивания стрел и нанесения колющих ран, – произнес Клим. – Ну или если сигналы войскам подавать надумаешь…
Дон Фернандо взглянул на него исподлобья:
– Ты что задумал?
– Я откупаюсь от тебя. В Нанкине во время осады мы вооружались, кто чем мог. У мистера Хобарта была коллекция японского оружия, мне достался веер. Самому Хобарту он уже не понадобится.
– Нет, ты мне объясни, – перебил дон Фернандо, – на кой черт ты едешь в Пекин?
Клим рассказал, что случилось с Ниной.
– И ты надеешься в одиночку спасти ее? – удивился дон. – Если дело политическое, то тебя даже не пустят к ней. Да и адвокатов, скорее всего, тоже.
– Мне нужно связаться с советским посольством в Пекине, – сказал Клим. – Посол наверняка сделает все, чтобы вызволить Фаню Бородину: все-таки она жена главного политического советника. Я надеюсь, что Нина будет с ней.
– Как ты выйдешь на посла? У тебя есть знакомые среди русских коммунистов?
– Есть один – здесь, в Шанхае. Невелика шишка, но все-таки. Он из агитаторов.
– А-а… ну ищи его в консульстве. Они сейчас там прячутся: ваши белогвардейцы взяли их в осаду. Вообще, дела коммунистов плохи. Чан Кайши открестился от них; в Ханькоу голод: все фабрики и лавки позакрывались. Жрать нечего, зато никакой эксплуатации. Последняя надежда – шанхайский пролетариат с Генеральным профсоюзом во главе. В Китайском городе четыре тысячи бойцов красной гвардии, но этого мало, чтобы совладать с Народной революционной армией. Они окопались в опорных пунктах – в Восточном библиотечном здании, в «Коммерческой прессе»… Коммунисты все двенадцать тысяч поставили бы под ружье – только ружья нет. На черном рынке патрона не достать ни за какие деньги.
– Кто-то все скупил?
Дон Фернандо многозначительно поиграл бровями.
Подошел лифт, мальчик в шапочке с галунами открыл дверь. Клим обнял Фернандо:
– Счастливо.
– Постарайся, чтобы тебя не прихлопнули! – крикнул дон и помахал боевым веером вслед уплывающему лифту.
5
Китти вылетела навстречу Климу:
– Папа! – С радостным воплем подбежала, уткнулась в колени.
Черные восторженные глаза, на щеке – след от наслюнявленного карандаша. Сколько раз говорил ей, чтобы не таскала его в рот!
Валентина что-то спрашивала. Клим отвечал невпопад: да… нет… Китти показала ему игрушечного утенка:
– Один мальчик подарил.
Вот те на, женихи объявились!
– Что за мальчик?
– Ну я говорю тебе – беленький. Он все время ждет, когда я на улицу гулять выйду. Сидит в окне и смотрит. Я ему язык показывала, а вчера не показала, и он мне утенка отдал.
Клим взял Китти на руки. Беленький мальчик влюбился в нее… Дурак не влюбится в такую красотку! Ох, солнце мое, как бы сделать, чтобы все у тебя было хорошо?
– К вам гостья, – сказала Чьинь, появляясь в дверях.
Клим нахмурился:
– Кто?
– Хуа Бинбин.
Клим направился в гостиную. Чьинь семенила рядом:
– Мисс Хуа такая замечательная! Я видела ее новый фильм – ох, сердце разрывалось!
Бинбин была в шелковом синем платье с короткими рукавами. Что на свете делается – китайские женщины начали руки выше локтя показывать! Она протянула Климу маленькую ладонь:
– Вы, наверное, не помните меня. Два года назад я работала на вашу супругу.
– Я помню.
Бинбин смотрела на Клима снизу вверх. Тень от надвинутой на лоб шляпки делила ее лицо надвое: яркие губы и нежный подбородок освещены, а глаза спрятаны.
– Я только что вернулась из Пекина, мы отвезли туда мой фильм. В столице все газеты пишут о процессе над Бородиной, ее кузиной и тремя дипкурьерами…
– Суда еще не было? – помолчав, спросил Клим.
– Чжан Цзолинь затягивал дело, надеясь выторговать у Михаила Бородина побольше. Но тот отказался идти на переговоры ради спасения своей жены. Сказал, что если он объявит перемирие, то получится, что жена значит для него больше, чем мировая революция.
Клим провел ладонями по лицу:
– Что им грозит?
– Либо смертная казнь, либо пожизненное заключение. Я сегодня слышала по радио, что вы собрались в Пекин. Вы едете из-за Нины?
Клим кивнул.
– Я пришла спросить: могу я что-нибудь для вас сделать? – проговорила Бинбин. – Мы повздорили с вашей женой, но я умею быть благодарной. Она помогла мне заработать деньги на фильм.
– Вы знаете кого-нибудь из чиновников в Пекине? – спросил Клим.
– Нет. Но здесь, в партии Гоминьдан, у меня много друзей.
– С кем именно вы знакомы?
– Помните Го, художника, который рисовал плакаты для мисс Нины? Все переговоры между Генеральным профсоюзом и штабом Гоминьдана ведутся через него. Есть еще…
– Погодите, – перебил Клим. – Он знает, как выглядит печать лидера Генерального профсоюза?
