– Черт возьми.

Раздался свисток проходившего невдалеке поезда. Гейвин поднял глаза. Перед ним, в нескольких метрах, абсолютно неподвижно стоял... он сам. В той же одежде, которую взял, уходя из квартиры. Она была теперь грязной и потрепанной. Но кожа! Такой прекрасной кожи никогда не было даже у него. Она почти сверкала в промозглом осеннем воздухе, а слезы на щеках двойника еще больше подчеркивали совершенство его черт.

– Что с тобой? – спросил Гейвин.

– Ничего особенного. Я всегда плачу на кладбище, – переступая через могилы, он направился к Гейвину.

Под его ногами скрипел песок, пригибалась жухлая трава. Все было так реально!

– Ты бывал здесь раньше?

– Да, много раз... в течение многих лет.

Многих лет? Что он имеет в виду? Неужели он оплакивал здесь тех, кого убил?

– Я приходил к твоему отцу. Дважды, может, трижды в год.

– Он не твой отец, – удивленно пролепетал Гейвин. – Он мой.

– Что-то я не вижу слез на твоих глазах.

– Я чувствую...

– Ничего ты не чувствуешь, – ответил ему как бы он сам. – Признайся, что не чувствуешь ничего особенного.

Это была правда.

– А я... – слезы хлынули из его глаз, – я буду помнить о нем до самой смерти.

Это было похоже на какой-то дешевый спектакль, но откуда тогда столько горя в его глазах? Почему слезы так обезобразили его прекрасные черты? Гейвин не любил плакать – в такие минуты он самому себе казался жалким и смешным. Но это существо не скрывало слез. Оно ими гордилось. Они были его триумфом.

Даже теперь, когда перед ним стоял превосходный образчик скорби, Гейвин не мог найти в своей душе следов безысходного горя.

– Ну же, утри сопли. Я прошу тебя.

Двойник едва ли слушал.

– Почему мне так больно? – спросил он после небольшой паузы. – Почему это заставляет меня так по-человечески страдать?

Гейвин пожал плечами. Что может знать это существо о нелегком искусстве быть человеком? Его двойник тем временем утер рукавом слезы, шмыгнул носом и все еще с выражением невосполнимой потери на лице попытался улыбнуться.

– Прости, – сказал он. – Я, конечно, веду себя глупо. Пожалуйста, прости меня.

Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох.

– Все в порядке, – ответил Гейвин. Происшедшее немного смутило его, и сейчас он был бы не против уйти.

– Это ты принес цветы? – спросил он, отвернувшись от могилы.

– Да, – кивнул его собеседник.

– Он терпеть не мог цветов.

Существо всхлипнуло.

– Ах...

– А впрочем, какое это может иметь значение.

Даже не взглянув на своего двойника, Гейвин повернулся и зашагал по узкой тропинке, ведущей к церкви.

– Не мог бы ты порекомендовать мне хорошего дантиста? – Услышал он за спиной.

Гейвин усмехнулся и пошел своим путем.

Был час пик. Узкая дорога, проходившая рядом с церковью, была слишком тесна для нескончаемого потока автомобилей. Пятница – закончилась еще одна неделя, и сотни людей спешили домой. Блеск фар, пронзительные сигналы.

Гейвин сошел с тротуара, не обращая внимания на визг тормозов и ругань водителей, и пошел, не глядя по сторонам, будто прогуливаясь по цветущему лугу.

Одна из машин задела его крылом, с другой он чуть не столкнулся. Нетерпение этих людей поскорее добраться до места, откуда они счастливы были бы уехать куда угодно, было просто смешно. Пусть они злятся на него, пусть ненавидят, пусть рассматривают его бесцветное лицо... и катят дальше. Возможно, один из них не успеет свернуть и собьет его. Отныне судьба его принадлежала случаю, Знаменосцем которого ему так хотелось стать.