Затем он поднялся, вытерся простыней, застегнул брюки (которые во время процедуры едва приспустил до бедер) и вышел из комнаты. Прежде чем закрыть за собой дверь, он бросил: «Все. Можешь подниматься». Забавно было видеть, как покойница тут же ожила и зашевелилась. В конце концов, думал Гаррисон, все это только игра. Игра, которая никому не приносит вреда. И ей в том числе. Похоже, она чувствует себя нормально. Потягивается, зевает, ищет глазами свой конверт с гонораром, который Гаррисон, как всегда, оставил на столике возле кровати. Она так и не узнает, кто он, этот неведомый насильник. (Эта мысль была особенно приятна Гаррисону. Женщинам строго приказывали во время сеанса держать глаза плотно закрытыми. К тем, кто пытался подглядывать, Плэтт применял весьма жестокие меры.)
Гаррисон вышел на улицу, сел в машину и тронулся с места. Всякий, кто увидел бы его в этот момент, сказал бы, что перед ним счастливый, довольный жизнью человек.
Но, как я уже говорил вам, в подобном блаженном состоянии Гаррисон пребывал недолго. На следующее утро он неизменно просыпался, терзаемый раскаянием и отвращением к самому себе. Но через день, максимум через два, все проходило, а желание вновь давало о себе знать. Через пару недель оно набирало полную силу, и Гаррисон уже не мог ему противиться. Тогда он набирал номер Плэтта и говорил, что необходимо как можно скорее устроить «нашу игру». И весь ритуал повторялся с точностью до мелочей.
До чего же странно быть Гаррисоном Гири, размышлял он. До чего странно владеть столь многим и в то же время до такой степени страдать от недостатка уважения к самому себе. Ведь именно поэтому он может проявлять свою мужскую силу лишь с женщиной, изображающей безгласный и бесчувственный труп. Да уж, он, несомненно, является более чем своеобразным экземпляром человеческой породы. Это своеобразие пробуждало в нем жгучий стыд, и в то же время какая-то часть его существа гордилась содеянным. Даже в этом городе, который, словно магнит, притягивал всевозможных извращенцев, его фантазии сочли бы чем-то из ряда вон выходящим, и это льстило его самолюбию. Господи, каких бы он дел натворил, если бы его могучее воображение не ограничивалось сексуальными играми. Стоит направить накопившуюся в нем энергию на цели более благородные, нежели совокупление с замороженными шлюхами, — и он перевернул бы мир.
Но зачем, зачем ему переворачивать мир? На этот вопрос Гаррисон не находил ответа. Может, он и рожден для благородных целей, но ему не дано их увидеть. Если его ждал достойный путь, почему он не сумел этот путь найти? Иногда Гаррисон ощущал себя атлетом, измучившим себя подготовкой к забегу, на который его забыли пригласить. Но если забег все же состоится, если он наконец поймет, куда и зачем надо бежать... победит ли он? Ведь его шансы на победу слабеют с каждым днем.
Ждать осталось недолго, твердил он себе, скоро я должен узнать, какова она, моя цель, иначе растрачу впустую все свои силы без остатка. Иначе я умру, так и не начав жить, и меня забудут, едва опустив мой гроб в землю.
Ждать осталось недолго...
Глава XVI
Вернувшись, Рэйчел первым делом предупредила мать, что будет лучше, если о ее приезде узнает как можно меньше людей, но в таком маленьком городе, как Дански, где люди привыкли знать о соседях все, трудно скрыть новость, да еще такую интересную. На следующее утро, стоило ей выйти к почтовому ящику, как она нос к носу столкнулась с миссис Бедросиан, вдовой, живущей в соседнем доме.
— Ну и ну, — изумленно протянула миссис Бедросиан. — Это вы, Рэйчел? Глазам не верю.
— Придется поверить. Это я.
На этом разговор закончился, однако сказанного оказалась вполне достаточно. Полчаса спустя в доме Шерри зазвонил телефон, и с тех пор от звонков не было отбоя. Самые дальние знакомые внезапно пожелали узнать, как дела у матери Рэйчел. Получив ответ на этот животрепещущий вопрос, они словно между прочим упоминали, что слышали, будто Рэйчел приехала домой на уик-энд, и с подчеркнутым равнодушием осведомлялись, приехал ли вместе с ней ее муж.
Шерри пустилась на откровенную ложь, сообщая всем и каждому, что чувствует себя неважно и именно поэтому попросила приехать Рэйчел. «Митчелл остался в Нью-Йорке, — неизменно сообщала она в конце разговора. — Так что если вы рассчитывали побывать на вечеринке с его участием, вынуждена вас разочаровать».
Подобная тактика принесла свои плоды. После полдюжины звонков все любопытствующие уяснили, что, несмотря на всю подозрительность ситуации, Шерри Палленберг не намерена подавать повода для сплетен.
— Конечно, рты людям все равно не заткнешь, — вздохнула Шерри. — Но тут уж мы ничего не можем поделать. В этом проклятом городишке нет других развлечений.
— А мне казалось, тебе здесь нравится, — удивилась Рэйчел.
Мать и дочь сидели на кухне и лакомились персиковым компотом.
— Когда твой отец был жив, все было иначе. Но сейчас я совсем одна. И мне остается довольствоваться компанией других вдов. — Шерри невесело улыбнулась. — Мы вместе завтракаем и играем в бридж, и все они просто душки. Да, все они милейшие создания, и я не хочу злословить на их счет. Но, знаешь ли, мне чертовски надоедает говорить о телесериалах, о том, как лучше стирать занавески, и о том, как редко они видят своих неблагодарных детей.
— Но ты ведь тоже можешь на это пожаловаться?
— Однако я не жалуюсь. У вас с сестрой своя жизнь. И я не хочу, чтобы вы чувствовали себя обязанными торчать около меня.
— Может, теперь мы с тобой будем видеться чаще, — осторожно заметила Рэйчел.
Шерри покачала головой.
— Уверена, все образуется. Сейчас у вас с Митчем выдалась темная полоса, но вскоре она закончится. И ты сама будешь потом удивляться, что придавала пустячной размолвке такое значение.
— Все не так просто, — возразила Рэйчел. — Мы с ним совершенно не подходим друг другу.
— Милая, на свете нет людей, которые подходили бы друг другу, — невозмутимо заявила Шерри.
— На самом деле ты же так не думаешь...
— Поверь, дорогая, я думаю именно так. Все мы не слишком похожи друг от друга. И для того, чтобы жить вместе, всем нам приходится идти на компромиссы. Иногда на очень серьезные компромиссы. Если хочешь знать, я постоянно уступала Хэнку, а Хэнк уступал мне. Будь он жив, он бы это подтвердил. Мы чувствовали, что иначе нельзя. — Грустная улыбка вновь тронула губы Шерри. — Думаю, мы оба с ним понимали, что ничего лучшего нам не найти — ни мне, ни ему. Конечно, звучит это не слишком романтично, но на самом деле именно так все и было. И знаешь, после того, как я перестала мечтать о прекрасном принце и
