Гектор ей отвечал:

– Я знаю все это, жена. Но страшным стыдом мне будет остаться здесь, удалившись от боя, – сердце запрещает мне это. Научился я быть бесстрашным, сражаться в первых рядах, добывая славу отцу и себе. Я сам твердо знаю: придет день, когда падет священная Троя, а вместе с нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама. Но не так сокрушает меня грядущее горе троянцев, матери, или отца, или же братьев, коих враги повергнут во прах, как твоя участь! Я вижу, как воин ахейский влечет тебя, льющую слезы, на корабль, как невольницей в Аргосе ты будешь ткать для чужеземки или ходить к ключу за водой, как будешьты плакать. Слышу, как кто-нибудь скажет, увидя тебя: «Вот жена Гектора, храбрейшего из троянских героев». Дайте мне, боги, умереть прежде, чем я узнаю, что тебя захватили в плен. Нет, пусть погибну и буду засыпан землею, прежде чем услышу твой горестный вопль!

Так сказал славный Гектор, а потом обратился ко мне. Я держала на руках его сына, помните? Он подошел и хотел обнять его. Но младенец с криком припал к моей груди, испугавшись отцовского вида: яркой меди доспехов и косматого гребня на шлеме. И я помню, что Гектор и Андромаха посмотрели на него и улыбнулись. Он снял шлем и положил его на землю. И тогда ребенок успокоился, и отец взял его на руки. И поцеловал. И поднял в воздух со словами:

– Зевс и бессмертные боги, сделайте так, чтобы сын мой стал, как и я, храбрейшим из граждан троянских, чтоб царил в Илионе. Пусть же о нем, идущем из боя, некогда скажут: «Он превосходит отца». Пусть он радует мать, сокрушая врагов.

Взмолившись так, он отдал сына супруге. И я помню, как она улыбалась сквозь слезы, прижимая дитя к груди. Гектор, глядя на нее, умилился и, обняв и лаская ее, говорил:

– Не круши сердце неумеренной скорбью. Никто не убьет меня против воли судьбы, еще ни один муж, ни робкий, ни отважный, судьбы не избег. Возвращайся домой, озаботься делами, пряжей, тканьем, раздавай заданья служанкам. Война пусть заботит мужей, всех мужей Илиона, а более всех меня.

И он поднял с земли свой гривистый шлем. А мы пошли к дому. Андромаха часто озиралась, заливаясь слезами. При виде нее прислужницы тоже подняли плач. Гектор был оплакан ими заживо в собственном доме. Ибо ни одна не верила, что он вернется с поля боя живым.

Мы увидели, как стремительно пронесся Гектор через Скейские ворота. Мы готовы были возобновить сражение, но он поступил иначе Он встал перед троянскими фалангами, и, взяв копье посередине, дал им знак остановиться. Тогда и Агамемнон удержал данайцев. Оба воинства внезапно замерли друг против друга в молчании, они подобны были морю, покрывающемуся рябью под дуновением ветра. Стоя посреди них, Гектор громким голосом заговорил:

– Слушайте, Трои сыны и храбрые мужи ахейцы! Я поведаю вам, что повелевает мне сердце. Боги нас обманули и готовят нам многие беды, покуда вы город наш не возьмете или сами падете у своих кораблей. И вот говорю я: есть ли такой среди вас, кто готов один на один сразиться со мною? Я вызываю его, сегодня я желаю судьбу испытать.

Ахейцы хранили молчанье, очевидно, все ужасались этому вызову, но равно стыдились отвергнуть его. Наконец раздался гневный голос Менелая:

– Вы ахеянки – не ахейцы! Какой срам для нас, если никто не посмеет выйти на Гектора! Погибайте же все вы, народ без славы и чести, против Гектора выйду я сам, лишь боги решают, кому достается победа!

Он поспешно вооружился и выступил вперед. Мы же знали, что Гектора ему не одолеть, тот был намного сильнее. И мы удержали его. Агамемнон, схватив брата за руку, тихо его убеждал:

– Менелай, не. безумствуй! Не дерзай состязаться с сильнейшим! Сам Ахиллес со страхом встречается с Гектором, а ведь он тебя несравненно сильнее! Остановись, средь ахейцев найдется другой.

Понимал Менелай, что Агамемнон прав, и потому покорился. Оруженосцы быстро сняли с плеч его доспехи. Тогда оглядел я сидящих вокруг, встал и произнес такие слова:

– Великая скорбь поражает ахейский народ! Горько рыдали бы наши отцы, когда бы узнали, что все мы трепещем пред Гектором. О, будь я, как прежде, силен и молод, не стал бы долго раздумывать, не побоялся бы стать противником Гектору. Вы же боитесь!

И мгновенно девять воинов вышли вперед. Агамемнон, потом Диомед, за ними оба Аякса, Идоменей, Мерион, Эврипил, Фоас, а затем Одиссей. Теперь все они горели желаньем сразиться с Гектором. Я сказал:

– Пусть решает судьба.

И в шлем Агамемнона опустил девять жребиев, на каждом был знак одного из героев. Я потряс шлем, и один из жребиев выпал. Я взглянул на него и направился прямо к Аяксу. Один лишь из нас – Аякс Теламонид мог равняться с Гектором силой. Я отдал ему жребий. Он все понял и, радостно бросив жребий на землю, воскликнул:

– Жребий, ахеяне, мой! Веселится душа моя, ибо надеюсь я победить знаменитого Гектора. Дайте скорее доспехи и молитесь богам за меня.

Облачившись в блистательную медь, он широким шагом выступил навстречу Гектору, огромный, с длинным копьем, со свирепой усмешкой. При виде его троянцы затрепетали, и, я уверен, даже у Гектора сердце в груди содрогнулось. Но врага избегать он больше не мог, он сам предложил поединок

– Гектор, – грозно воскликнул Аякс, – пришло тебе время узнать, что за герои есть у ахейцев помимо Ахиллеса, врагов истребителя с львиной душою! Он лежит сейчас праздно у себя в шатре, но, как видишь, мы тоже способны сразиться с тобою!

– Довольно речей, – отвечал Гектор, – станем сражаться!

Он мощно сотряс копье и метнул его в противника. Острие попало в медную полосу, что лежала поверх семикожного щита, и, пробив шесть слоев кожи, застряло в последнем, не поранив героя. Могучий Аякс, размахнувшись, послал свое копье в Гектора. Оно прошло щит насквозь, разорвав хитон, но не коснувшись плоти: Гектор отпрянул в сторону и избег гибели. Оба вырвали копья из щитов и кинулись друг на друга, будто разъяренные львы. Огромным щитом Аякс отражал удары Гектора. Когда же он ослабил натиск, Аякс нанес ему удар сам, и его копье скользнуло по шее Гектора. Заструилась черная кровь, но пламенный Гектор не остановил боя: могучей рукой он схватил огромный грубый черный камень и поверг его в Аякса. Врезалась глыба в щит, медь задрожала, но Аякс устоял и, подняв гораздо больший камень, размахнулся и с