— Я и говорю — он и есть тот самый!

— Ты уверен?

— Точно! — кивнул Петерс и внимательно оглядел темный проулок, в котором Барретт назначил ему встречу. Убедившись, что их никто не видит, он продолжил: — Пришлось, однако, повозиться, ух и пришлось! Мало кто хотел говорить про этого капитана Эндрюса, вот что я скажу. Они все думают, что он скверный малый, но главное не это. Главное, людей отпугивает один его вид, понимаете. Ни разу не улыбнется, плечи — во, напялил на себя все черное. А глазищи — страх! Говорят еще, что у него одежда и душа одного цвета.

Барретт с неприкрытым отвращением взглянул на топтавшегося перед ним человечка:

— Что ты мне тут стараешься доказать, Петерс? Что капитан Эндрюс…

— Ничего я не стараюсь доказать! — Огрызнулся Петерс, и лицо его гневно дернулось. — Я просто говорю, что вокруг про него думают. Все его боятся до смерти. Они говорят, что он таллава — служитель Гузу. Поэтому мне так долго пришлось разузнавать то, о чем меня попросили.

Барретт громко расхохотался. Его грубый, язвительный смех эхом заметался по узкому проулку. Отсмеявшись, Барретт заметил:

— Значит, они думают, что ему помогает колдовство? — Он снова хохотнул. — Лучше бы они назвали его чертом… Это прозвище больше ему подойдет, потому что я предвижу, что весьма скоро ему придется оказаться в тех местах, где правит сей мрачный рогатый господин!

— Нет-нет! — сказал Петерс серьезно. — Так они не могут его называть. Этим именем они называют вас. Лицо Барретта побагровело.

— Хватит нести околесицу! Скажи, наконец, толком, что ты узнал!

— Вот я и говорю, что он тот самый, который все это и сделал. Пришил одного парня из-за рыжей дорсеттовой ведьмы. Поговаривают, будто она жила с Эндрюсом душа в душу, а потом он заловил ее с другим малым, ну и забил того до смерти голыми руками!

— Вот чего тебе никогда не сделать — кишка тонка, — презрительно усмехнулся Барретт. Петерс раздвинул губы в гадкой улыбке:

— Точно. Мне больше по душе хорошее перышко. — Барретт бесстрастно смотрел на человечка, ни единым жестом не выдав, насколько он его презирает. Петерс мерзко хихикнул, и в его руке вдруг блеснуло безупречно заточенное узкое лезвие ножа. Выпад продажного мерзавца не произвел на Барретта никакого впечатления. Петерсу никогда не удастся его одурачить. Барретт прекрасно знал, чем занимались Петерс и его подручные. Большую часть времени они проводили в кабаках, слушали то, что там болтают по пьяной лавочке. Барретта бесило, что его так долго заставили ждать, но ему не хотелось самому выяснять интересующие его сведения. Кроме того, ему было известно, что Петерс разузнает все просто потому, что надеется использовать подвернувшийся случай еще малость подзаработать.

Барретт скрипнул зубами. Он уже едва терпел исходивший от Петерса тошнотворный запах. Негодяй явно мучился от запущенной любовной болезни. Шумно выдохнув через рот, Барретт раздраженно буркнул:

— Терпение мое кончается. Ближе к делу! Петерс снова мерзко ухмыльнулся и продолжил:

— Значит так. Рыжая баба с ума сходит, только бы вернуть этого самого капитана Эндрюса. Она несколько раз участвовала в ихних служениях богу Пуку, чтоб наслать на него духов.

— Да она полная дура!

— Нет, не дура она. Люди говорят, что теперь капитан, куда бы ни пошел, везде слышит ее голос, вот так.

— Может быть, но только не в постельке со своей блондинистой стервой!

— Кое-кто поговаривает, что эта светловолосая — самая настоящая ведьма и будто у нее такая силища, что Пуку вместе со своей магией ничего ей сделать не может.

— Чушь! — разъярился Барретт. — И это все, что ты узнал?

Улыбочка Петерса стала еще подлее.

— Да нет! Есть еще кое-что. Кажись, миссис Дорсетт застукала капитана прямо в постели с его девкой, и это было как раз в то утро, когда мы видели, как она бесилась на пристани. Поговаривают, будто она умоляла его выкинуть шлюху вон, а он вроде бы вместо шлюхи выкинул ее. И вот тут она как бы поклялась возвернуть его себе любой ценой.

Барретт кивнул. Во всем этом был определенный смысл. Он сам видел, каким способом рыжая покинула борт «Воина зари», и по ее воплям сразу распознал приступ животной ревности.

— А как насчет мистера Дорсетта? Что он думает о намерениях своей дражайшей супруги?

— Понятия не имею, — покачал головой Петере. — Люди его мало чего про это говорят. Да, похоже, малый он не промах, следит за ней будь здоров.

— Просто отлично! — проговорил Барретт и сунул руку в карман. Он видел, как у Петерса загорелись глазки, и, чуть помедлив, выудил туго набитый тяжелый мешочек. С хитрой ухмылкой он, было, протянул его Петерсу: — За твои старания… — И тут же отдернул руку. Пальцы Петерса схватили пустоту, а Барретт небрежно добавил: — Получишь, когда обтяпаешь для меня еще одно дельце.

И растянул губы в издевательской усмешке.