забегали.
— Да кто же захочет расстаться со своей жизнью, сэр? Я такой, какой есть, и не думаю, что там мне будет лучше, чем здесь, вот так.
— И дальше что?
— Я прошу всего лишь гарантий… что вы не дадите ему до меня добраться, пока мы все на борту вашего корабля. Мне больше ничего не надо, и коли согласны, я отдам пистолет. Ну не хочу я вас убивать, и все тут…
— Потому что я тебе нравлюсь…
— Да нет! — хмуро ответил Свифт. — Не нравитесь! Только вы мне не настолько противны, чтобы я хотел увидеть, как вы помрете у меня на глазах и от моей руки, сэр!
Дерек почувствовал почти непреодолимое желание улыбнуться, когда медленно протянул руку к дрожащему охраннику:
— Я даю тебе слово, Свифт. От дай мне, пожалуйста, пистолет.
— А не обманете?
— Дай мне его, пожалуйста.
Когда в его ладонь легла мокрая от пота рукоятка пистолета, желание улыбнуться сразу куда-то исчезло. Он резко повернулся на каблуках и бросил через плечо:
— Следуй за мной.
Громкие шаги в коридоре заставили Барретта насторожиться. Запертая дверь каюты внезапно затрещала под тяжелыми ударами и через мгновение с грохотом распахнулась. Барретт резко сел на койке, но ворвавшиеся в каюту матросы уже Грубо схватили его и поставили на ноги. Он возмущенно завопил:
— Что все это: значит? Вы что, с ума сошли? Я требую…
И он в изумлении запнулся, когда в проеме двери, появился капитан Эндрюс, а за его спиной маячила знакомая, съежившаяся от страха фигура. Барретт судорожно сглотнул. — Я, я требую объяснений, капитан!
— Не тратьте попусту времени, Барретт! — Эндрюс в несколько размашистых шагов пересек каюту и угрожающе навис над низкорослым суперкарго. — Если бы я был другим человеком, то сделал бы с вами то, что вы собирались сегодня ночью сделать со мной. Это было бы легче всего,
— Я не понимаю, о чем вы говорите! — У Барретта прервался голос, и он бросил злобный взгляд на Свифта. — Если этот что-то наговорил вам про меня, не верьте, — это ложь! Я устроил ему сегодня взбучку за тот свинарник, что он развел внизу. И предупредил, что доложу обо всем директорату компании, когда мы прибудем в порт. Он чуть с ума не сошел от злости и, как вижу, теперь пытается отыграться на мне!
Вместо ответа капитан протянул Барретту его пистолет. Барретт как-то неестественно дернулся и завизжал:
— Свифт выкрал его у меня из каюты!
— Я не делал этого, сэр! — Свифт резко шагнул вперед. — Он все врет! Я такими делами не занимаюсь. Я ж не дурак! Сделай я это, и мне конец.
— Это ты лжешь, негодяй! — угрожающе прошипел Барретт. — И ты ответишь за это!
— Ну нет, да вы что! Это ж вы хотели покончить с капитаном, это вы хотели застрелить его, вы! И ждали, что я приду и скажу, что дело сделано, вот так!
— Довольно! — с выражением презрения на лице капитан подал знак своим людям, и они еще крепче стиснули руки Барретта.
Когда его потащили из каюты, Барретт успел проорать:
— Прекратите, слышите! Я требую… Я хочу знать, что вы собираетесь со мной сделать!
И он продолжал орать даже тогда, когда за его спиной с лязгом захлопнулась железная дверь корабельного карцера.
Глава 5
— Она умирает, да?
Вопрос, заданный дрожащим голосом, нарушил полночную тишину трюма. Кристофер Гибсон присел рядом с безутешной Джиллиан, не сводившей глаз с бледной, изможденной Одри, тихо и неподвижно лежавшей на койке.
Два дня назад Джон Барретт был лишен своей должности, и обитателям трюма стало полегче. Не будь состояние ее сестры столь ужасным, Джиллиан от души порадовалась бы, что эта жирная жаба попала в корабельный карцер, и теперь узнает, что такое лишения и невыносимый холод. За что Барретт был арестован, никто не знал, но она была уверена, что это не имело никакого отношения к его безобразному обращению с «грузом». Если бы Джиллиан не была так изнурена и измучена отчаянием, то непременно от души посмеялась бы над идиотизмом подобной мысли. Скорее всего, Барретт чем-то насолил капитану, вот и все. Она знала, что ничто другое не подвигло бы этого холодного темноглазого субъекта на столь решительный шаг.
В любом случае результат налицо: несмотря на все свои громкие протесты и угрозы отомстить, Барретт был благополучно посажен под замок два дня назад. На следующее утро Уилл Свифт и остальные охранники принесли вниз бадьи с водой и куски простого мыла, чтобы ссыльные могли помыться и привести в порядок помещение. Некоторые с радостью воспользовались нежданно свалившейся счастливой возможностью, но большинство отказалось.
Джиллиан стиснула зубы, вспомнив короткое посещение капитаном трюма вскоре после этого знаменательного события. Он явно остался недоволен тем, что так мало людей пожелало воспользоваться водой и мылом. Она заметила в его взгляде неприкрытое презрение и что-то еще, непонятное, обжигающее, когда он мельком посмотрел на нее.
Капитан не проявил никакого сочувствия к больным, в том числе и к Одри, и возмущению Джиллиан не было предела. Девушку так и подмывало высказать ему в лицо все, что она о нем думает, но Одри снова зашлась в изнуряющем кашле, и она тут же забыла о своем намерении. Когда же Джиллиан подняла голову, капитана уже не было.
Горячую пищу продолжали приносить один раз в день вместе с бесценными чашками чая. Вода и мыло выдавались теперь по первому требованию. Охранники стали более сдержанными на язык, а Уилл Свифт все время держался от нее на почтительном расстоянии.
Но даже эти незначительные благодеяния для некоторых пришли слишком поздно.
Один из ссыльных уже умер, и, если она не ошибается, следующим будет вон тот седой мужчина в углу.
Сердце Джиллиан тревожно забилось. Лихорадка у Одри не проходила, и сестра за последние дни сдала очень сильно. По ночам она все звала и звала отца, и тогда Кристофер, движимый состраданием, вставал и присаживался на краешек койки Одри. Лишь тепло его ладони в ее худенькой руке способно было успокоить девушку, и она засыпала.
Он и сейчас, примостившись в проходе между койками, держал Одри за руку. Джиллиан вгляделась в его молодое, заросшее бородой лицо. Полутьма трюма была наполнена храпом, придушенным кашлем, тяжелым дыханием спящих и бессвязным бормотанием мечущихся в беспамятстве больных. На ее вопрос о судьбе Одри Кристофер так и не ответил, лишь сочувственно посмотрел ей в глаза.
У Джиллиан перехватило дыхание. Кристофер все эти тяжелые ночи неизменно оказывался рядом. Она слышала, как он шептал, ободряющие слова заговаривающейся в жару Одри и даже сумел вызвать у нее улыбку, хотя Джиллиан была уверена, что на это у ее сестры уже не осталось сил. Она видела в его глазах глубокую, искреннюю симпатию к Одри, и это его молчаливое присутствие трогало сердце девушки и дарило надежду.
Он стал ее другом. Вера в эту дружбу и заставила Джиллиан повторить свой вопрос:
— Она ведь умирает, да?..
Даже при тусклом свете он видел напряженный взгляд Джиллиан. Кристофера потрясла прямота, с которой она требовала от него ответа. Он все еще держал Одри за горячую безвольную руку. Велико было искушение выпустить ее и обнять, утешить Джиллиан, но он не решался как из-за Одри, так и из-за себя самого.
С самого начала Кристофер был решительно настроен, не принимать близко к сердцу беды, валившиеся
