самым ещё больше укреплялся в мысли всеми силами помочь Кузьме.

Подготовка к автономному плаванию шла на лодке полным ходом. Внешне это походило на суматошную муравьиную возню, когда необходимо было впрок пополнить запасы на зиму для всего муравейника, каким представлялась стоявшая под погрузкой лодка. Торпедисты через погрузочный люк осторожно заталкивали в чрево первого отсека густо смазанные тавотом торпеды, мотористы впрок, «под завязку», накачивали соляркой топливные цистерны, боцманская команда резвой рысью таскала по сходням и трапам всевозможный харч, доверху наполняя им расположенную в трюме провизионку. Можно было представить, как тяжело распирался подводный корабль рёбрами шпангоутов, насыщаясь всевозможными ящиками, мешками, коробками, банками.

Даже бывалому командиру перед автономкой, как непутёвому курсанту пред экзаменами, вечно не хватало на подготовку одного дня. В оставшееся время нужно было еще сходить на мерную линию и определиться с поправками к показаниям лага, а потом, как водится, провести предпоходное контрольное погружение. Непрядову надо было еще лично проследить, чтобы перед самым отходом в море команда помылась бы в бане, устроила бы «постирушки» своим нехитрым флотским пожиткам и чтобы интенданты не забыли бы всем на автономку выдать бельё разового пользования. Поход всё-таки предстоял дальний. Масса и других неотложных дел сваливалась на плечи Непрядова, от которых, разве что, впору на части разорваться. Он же во всей этой предпоходной суете оставался верен себе, поспешая не торопясь, дабы ничего не упустить, всё предусмотреть и предугадать.

Задание на этот раз предстояло выполнить не совсем обычное. К тому же, в обстановке скрытности действий и строгой секретности. Комбриг по этому поводу долго беседовал с Непрядовым с глазу на глаз. Ни в самом экипаже, ни в бригаде и уж тем более в поселке — никто не должен был знать, куда и с какой целью лодка Непрядова уходила в море. Неопределенным был и срок её возвращения. Задача поначалу ставилась лишь в общих чертах: прибыть к установленному сроку в заданный квадрат, расположенный в Западном полушарии и занять позицию ожидания. Действовать же предстояло согласно полученному предписанию. А содержалось оно в запечатанном сургучом конверте. Вскрыть его Непрядов должен был в урочный час, но не ранее, чем лодка окажется далеко в море. Можно было лишь предполагать и догадываться, какой приказ содержался под пятью сургучными печатями.

Подготовка к выходу в море уже заканчивалась, когда судьба преподнесла новый сюрприз. С переломом ноги в госпиталь увезли старпома Тынова. Споткнулся тот, как водится, сам того не ожидая — всякой каменистой крутизны между пирсом и посёлком хоть отбавляй. Непрядову доложили о случившемся, когда корабельный боевой расчёт направлялся в кабинет торпедной стрельбы, где комбриг вместе с начпо должны были окончательно убедиться в степени готовности к «бою-походу» корабельных «мозговиков». В бригаде так было заведено: перед выходом в автономку непременно проводилась на тренажёре контрольная торпедная атака.

«Что ж, нет худа без добра…» — решил про себя Егор и приказал прибывшему по его срочному вызову Кузьме Обрезкову занять в составе КБР место старшего помощника.

Кабинет торпедной стрельбы, где размещался тренажёрный комплекс, напоминал собой нечто среднее между школьным классом и зрительным залом небольшого кинотеатра. В центре просторного помещения располагались в несколько рядов столы и стулья, откуда можно было наблюдать и делать необходимые записи о том, что происходило на широком, ярко освещённом экране. По нему перемещались силуэты подводной лодки и противолодочных кораблей, изображая различные перипетии «морского боя». Сами силуэты приводились в действие лучами проекционных аппаратов из корабельных рубок, фанерные макеты которых находились напротив экрана, в противоположном конце зала. На этом тренажёре можно было смоделировать множество различных типовых ситуаций, с которыми экипаж мог бы столкнуться в действительном подводном плавании. И можно было только гадать, какую головоломку на этот раз им подбросит комбриг, любивший до предела усложнять предлагаемую для решения задачу.

В кабинете стоял привычный полумрак, напоминая собой обстановку в центральном посту перед началом торпедной атаки. Непрядов специально просил мичмана, заведовавшего кабинетом, убрать лишнее освещение, чтобы приблизить ситуацию к реальной. Но был в этом и другой, скрытый резон, на что именно сейчас Егор особенно надеялся…

Весь корабельный боевой расчёт находился уже на своих местах, в одной из рубок. И только Непрядов, в ожидании начальства, медленно расхаживал по проходу между столами. Он давно уже отучился переживать и волноваться на подобного рода проверках, поскольку хорошо знал свою лодку и надеялся на свой экипаж. «Что ж, хитёр Антон Петрович, — думал он о комбриге, — так ведь и мы не лыком шиты». Предвкушение азарта боевой схватки даже веселило и радовало, поскольку Егору всегда были по душе умелые «противники», у которых всегда стоило чему-либо поучиться.

Но время шло. В рубке моряки от безделия начинали томиться и нервничать, а начальство всё ещё не появлялось. И здесь Непрядов отчетливо услышал из-за тонкой рубочной переборки голос старшего лейтенанта Скибы:

Это были давно знакомые пушкинские строчки. Штурман читал их тихим, умиротворённым голосом, как бы сглаживая общее напряжение. Но его вдруг оборвал со своего места в зале замполит Собенин.

— Старший лейтенант Скиба, вы опять за своё? — спросил он с явным раздражением. — Займитесь- ка лучше делом и не отвлекайте товарищей. Антон Петрович и Гаврила Фомич будут с минуты на минуту.

При этом Собенин выразительно посмотрел на своего командира, ожидая поддержки. Но Непрядов сделал вид, что не замечает раздражённости замполита. Его немного покоробило, что Лев Ипполитович изъяснялся как-то совсем уж не по-военному, вместо того чтобы чётко сказать: «Товарищи офицеры, прибывают комбриг и начальник политотдела. Прошу внимания». Замполит же упорно продолжал соблюдать какой-то раз и навсегда им усвоенный обкомовский этикет, который во флотской среде, по меньшей мере, казался странным.

«А впрочем, что со штатских взять!» — снисходительно подумал Егор.

Громыхнула входная дверь, в коридоре послышались шаги. Комбриг Струмкин появился в сопровождении целой свиты штабных офицеров.

— А что так темно? — для порядка поинтересовался Анатолий Петрович, выслушав доклад Непрядова и пожав ему руку.

— Рабочий настрой, товарищ капитан первого ранга. Учимся экономить ёмкость аккумуляторных батарей.

— Вас понял, — согласился комбриг. — Что ж, тогда не будем терять время.

За переборкой рубки послышалось сдержанное движение. Там приготовились получить первую вводную.

Дверь ещё раз громыхнула, и в кабинет вошёл начпо Широбоков. Большой, грузный, со сверлящим взглядом и плотно сжатыми тонкими губами, он вызывал в душе у Егора какое-то неприязненное ощущение, как если бы его беспрестанно просвечивали рентгеновскими лучами на предмет идеологической пригодности. Будто бы сам Гаврила Фомич всё знал и всё видел, только никому и ничего до поры до времени не говорил. Его семипудовый взгляд не всякий мог выдержать, но Егор спокойно брал на себя и этот вес.

Не говоря ни слова, Широбоков сунул Непрядову для дежурного рукопожатия свою крупную ладонь и сел за стол, подальше от других офицеров, словно намеревался самолично из дальнего конца помещения