— Что так? — насторожился Егор.

— Шерше ля фам, как говорят в Париже, а с недавних пор и в Майва-губе.

— Неужели опять с Региной нелады?

— А Регины, кстати, давно и след простыл. Забрала детей, да и махнула опять к своей родне в Ригу. Кончилось её терпение. Ну, а этот прохвост, в перекись его водорода мать… — Вадим запнулся, не подбирая выражений более острых, чем позволял себе. Но чувствовалось, что всё в нём кипело от негодования на старого дружка.

— Так в чём дело? — настаивал Егор.

Вздохнув, Вадим помолчал. Он будто нарочно испытывал Егорово терпение, не торопясь добраться до истины.

— Вот отчего так получается? — начал издалека. — Ну, скажем, лезет человек на крутую гору, карабкается из последних сил, чтобы тем самым как бы утвердиться в поставленной цели. А когда ему до вершины остаётся самая малость, он вдруг останавливается и начинает сползать вниз, будто разуверившись во всём том, чего сам же так упорно добивался. Ты спросишь, в чём причина такого странного алогизма?..

— Нет, не спрошу, — оборвал Егор не совсем вежливо дружка. — Об алогизмах, профессор, давай как-нибудь другой раз. Ты мне дымзавесу не ставь. Что тут стряслось? Докладывай.

Колбенев как-то сразу смяк, даже егоров локоть выпустил.

— Да понимаешь, — как бы повинился за Обрезкова, — лодку, балбес, на камни посадил.

— О, Го-осподи! — по-дедовски протяжно выдохнул Егор. — Этого ещё не хватало.

— Бог здесь не при чём, скорее бес попутал, — уточнил Вадим, усмехаясь при этом себе на уме. — А ведь уже решался вопрос, чтобы назначить его командиром лодки.

— И как же теперь?

— Списали, естественно, на берег. Заведует, как неполноценный, торпедными мастерскими.

— Давно случилось? — продолжал допытываться Егор.

— Пожалуй, месяца полтора будет, как штаны в своей конторе протирает, — и с горечью добавил. — Если б только это…

Но что там ещё с бедолагой Кузьмой приключилось, Непрядову выяснить не удалось. Они входили уже в просторный вестибюль штаба, и пора было сосредоточиться, чтобы в лучшем виде предстать перед комбригом. Впрочем, он Егору давно был знаком. После ушедшего в запас Казаревича бригадой теперь командовал Анатолий Петрович Струмкин. Тот самый оригинал-бородач и большой аккуратист, который на Балтике был в своё время флагманским штурманом бригады «малюток». Кроме того, Струмкин доводился Непрядову, в своём роде, крёстным отцом, поскольку и его поручительство в своё время что-то значило при назначении Егора на должность помощника командира лодки. И сознание этого уже само по себе ободряло и успокаивало. Пожалуй, после Дубко Струмкин был вторым человеком, которому Егор многим обязан.

Колбенев пригласил Непрядова в свой кабинет, чтобы там раздеться. Они поднялись на второй этаж, и Егор с облегчением стянул с плеч потяжелевшую от впитавшейся влаги шинель. Наскоро причесался, одернул китель. И Вадим благословляющим толчком в спину отправил его представляться Струмкину.

Предупредительно постучав, Егор перешагнул порог комбриговского кабинета. Струмкин сидел в кресле за широким письменным столом, весь левый край которого был заставлен телефонами. Он негромко, но внятно разговаривал по одному из них, жестикулируя при этом карандашом, который будто папиросу держал двумя пальцами свободной руки.

Анатолий Петрович только что вернулся с моря и потому выглядел заметно подуставшим, даже свитер не успел ещё снять. Аристократически бледные щёки его, обрамленные элегантной чернявой бородкой, были не выбриты. В покрасневших от вынужденной подводной бессонницы глазах всё та же знакомая с прежних лет доброжелательная строгость и глубокий ум истинного флотского интеллигента. Именно таким знавал всегда Егор своего нынешнего комбрига.

Непрядов для порядка слегка вытянулся, отдавая дань уважения. Но Анатолий Петрович приветливо кивнул ему, не переставая с кем-то разговаривать и взглядом попросил без церемоний присаживаться у стола.

Неслышно вошёл вестовой и поставил на стол жостовский поднос, на котором красовался старинный фарфоровый чайный прибор. Матрос так же тихо удалился.

«А Петрович-то по-прежнему любит всё самое оригинальное и шикарное, — успел подумать Непрядов, глядя на комбриговский антиквариат. — Как ни трудна жизнь подводная, а вот умеет как-то скрашивать её своими причудами…»

— Искренне рад снова видеть вас, Егор Степанович, — сказал с неизменной улыбкой Струмкин, кладя телефонную трубку на рычаги. — Наслышан о ваших успехах на ТОФе. И вдвойне доволен, что никогда не ошибался в вас, как в потенциальном командире лодки. Всё так и получилось.

— С вашей лёгкой руки, товарищ капитан первого ранга, — подыграл начальству Непрядов.

Комбриг на это лишь небрежно махнул рукой, как бы говоря, «отчего же не помочь, если того заслуживал…» и предложил за компанию «погреться чайком». Непрядов не отказался, так как и сам порядком продрог на холодном и сыром ветру, пока морем добирался до бригады. Но помнил Егор, как по его адресу в разговоре с Дубко Струмкин однажды заметил, что «на флоте как и в большом искусстве должно поступать: таланты всячески поддерживать наплаву, поскольку бездари и так не потонут…»

Разговор сразу же пошёл о делах служебных. Комбриг вкратце обрисовал обстановку, в которой их лодкам приходилось действовать. Сказал то главное, о чём надлежало постоянно помнить. Потом уже принялся рассказывать о самой бригаде: какие задачи перед ней на сегодняшний день стоят, чего удалось достичь, а над чем ещё предстоит серьёзно поработать.

Непрядов уже знал, что бригада у командования находилась на хорошем счету. Об этом при встрече в штабе флота по-свойски сообщил Эдуард Чижевский. После окончания академии тот служил заместителем начальника отдела боевой подготовки.

— С экипажем у вас никаких затруднений, весьма надеюсь, не предвидится, — говорил Струмкин, помешивая чай такой же, как и сервиз, антикварной серебряной ложечкой. — Лодка ваша ходовая, под вымпелом, недавно отдоковалась. Да и командиры боевых частей не новички, народ в морях просоленный. Многих вы и сами не хуже моего знаете.

Непрядов утвердительно кивнул, осторожно пригубив обжигающую чашечку крепко заваренного чаю.

— Не сомневаюсь, что боеготовность лодки с вашим приходом лишь повысится, — комбриг многозначительно глянул на Непрядова, давая понять, какие большие надежды возлагает на него. — Все силы бросьте на то, чтобы в ближайшее время подтвердить звание отличного корабля. Это важно для всей бригады. Другим экипажам это сделать будет гораздо труднее, нежели вашему.

Уловив грустную интонацию комбрига, Егор заметил:

— А я, признаться, подумал, что здесь нет таких проблем, от которых шибко должна болеть голова. Поскольку в штабе флота всё же бригаду хвалят. Или толковые моряки в ней перевелись?

— Честно говоря, — признался Струмкин, — мне только с вами, Егор

Степанович, повезло. В том смысле, что прислали опытного командира, которого не надо натаскивать, будто слепого котёнка.

И Струмкин с горечью поведал, что его бригаду сразу же после удачных призовых стрельб буквально растащили, забрав самых лучших специалистов на новостроящиеся корабли. Во главе нескольких экипажей оказались офицеры, которые впервые взошли на командирский мостик, не обладая достаточным опытом. И самому Струмкину, и офицерам его штаба приходилось прямо-таки пропадать в морях днями и ночами, подстраховывая молодых командиров. Комбриг не без причин опасался, что, как бы не натворили чего его лихие «подводные капитаны» по неопытности.

Тут же для примера припомнил печальный случай с капитан-лейтенантом Обрезковым, посадившим лодку на камни при входе в Губу.

При этом напоминании Егорово сердце невольно ёкнуло. И он мысленно вообразил, что мог испытывать Кузьма, когда жутко заскрежетало днище лодки, сходу вползавшей на прибрежные граниты.

— Хотя, дело здесь довольно туманное, — заметил комбриг, очертя в воздухе двумя пальцами