— Так это я и был! — Вихрастый парень засмеялся и обнял Степку. — После моей разведки мы их крепко пощипали… Василь Иваныч, я этого мальчонку на квартиру отведу. Можно?
— А ты зачем мне тогда не сказал, что ты от Чапаева? Я бы с тобой ушел, — с тихим укором сказал мальчик Петьке.
— Нельзя было, парень. Дело было такое серьезное.
Мигушка слабым, дрожащим огоньком чуть освещала середину избы. В углах, тонувших в полумраке, шуршали тараканы.
На разостланных по земляному полу шинелях спали вповалку чапаевцы.
У жарко натопленного подтопка, около пулеметчика коммуниста Зимина, сгрудилось несколько бойцов. Пулеметчик рассказывал сказку:
— Идет плотник с барином в лес, бревна, одним словом, выбирать. Да-а… Пришли в лес. Ходит плотник по лесу, обухом по деревьям постукивает да ухо к стволу прикладывает… Вот так, значит…
Зимин показал, как делал плотник. Степка привалился к плечу пулеметчика, вытянул ноги.
— «Ты что делаешь, чего слушаешь?» — спрашивает барин плотника. «А вот обойми дерево, приложи ухо и ты услышишь», — ответил плотник. «Да моих рук не хватит, не могу я», — сказал барин. «Это не беда! Давай я тебя привяжу, ты и услышишь». Ну, барин, одним словом, согласился. Да-а. — Зимин достал из кармана вышитый бисером кисет и принялся свертывать цыгарку. — Привязал плотник барина к дереву, взял вожжи и давай его охаживать. Лупит, а сам приговаривает: «Слушай, слушай, волчий сын, что тебе дерево говорит! А говорит оно: не обижай мастерового человека!»
Взрыв смеха прокатился по избе. Проснулся кашевар, выругал смеющихся и повернулся на другой бок, прикрыв полой шинели голову.
Степка вскочил на колени и широко раскрытыми глазами уставился в белые от мороза окна.
— Стреляют! — прошептал он.
В настороженной тишине звякнула калитка.
— Белые! — кричал кто-то в сенях, не находя впотьмах дверной скобы.
Поднялась сумятица.
— Спокойно, товарищи! — негромко сказал Зимин. — Будем биться!
Чапаевцы выбегали на улицу, ложились у заборов и отстреливались. Зимин и Степка выкатили на дорогу пулемет. Степка подавал ленты, пулеметчик строчил по неприятелю. Кто-то ускакал задами в соседнее село, где стоял кавалерийский полк.
— Продержимся как-нибудь, а тут свои подоспеют, — подбадривал Зимин, вставляя в пулемет новую ленту.
— Продержимся, — соглашался Степка, старательно вглядываясь в сторону противника.
Неожиданно Зимин отшатнулся назад и, запрокинув голову, повалился на землю. Степка нагнулся над ним. Пулеметчик был мертв.
— Ур-ра! — раздались пьяные голоса.
По занесенной снежными сугробами улице скакали белоказаки. В неестественно ярком лунном свете отчетливо вырисовывались летевшие словно по воздуху кони и фигуры всадников. Устрашающе сверкали тонкие полоски сабель.
Все ближе, ближе неприятельская конница. Отступая, чапаевцы побежали по переулкам поселка.
Степка припал к пулемету и нажал гашетку.
Всадник, скакавший прямо на Степку, внезапно вздыбил лошадь и тут же рухнул вместе с нею на дорогу.
А вслед за ним другой белоказак вылетел из седла, сраженный пулей, и обезумевшее животное метнулось в сторону, волоча за собой по снегу безжизненное тело.
Падали люди, кони. Круто повертывая лошадей, белоказаки отхлынули назад. А Степку охватила такая ненависть к ним, что мальчик, до боли стиснув зубы, стрелял до тех пор, пока не опустошил всей ленты. Пошарив рукой в пустом ящике, он прислушался.
Кругом было тихо-тихо. Напрягая слух, Степка замер от ожидания, что вот сейчас-то и случится самое страшное и непоправимое. По спине пробежал холодок, на голове зашевелились волосы. Цокот копыт раздавался все явственнее и громче в морозной, пугающей тишине ночи. Казалось, надвигалась какая-то несокрушимая стальная лава.
Степка сорвался с места и, перепрыгивая через плетни, увязая в снегу, скрылся в степи.
Выслушав Чапаева, Исаев посмотрел в утомленное лицо командира.
— Можно идти, Василий Иваныч? — спросил ординарец.
— Иди. И Степку поскорее пришли, я его в разведку хочу послать. Паренек ловкий и смелый. Хороший разведчик будет.
Чапаев кивнул головой и принялся что-то писать в раскрытой перед ним тетради.
Степку нигде не нашли. Никто не знал, куда он делся. И все решили, что мальчик, верно, погиб. Но прошло три дня, и Василию Ивановичу доложили, что паренька привезли с хутора Овчинникова.
— Обыскивали мы двор одного богатея, — докладывал Силантьев, — оружие он скрывал. А рядом изба сельского сторожа стоит. Один красноармеец и загляни в окно, к сторожу. А там Степка.
— Приведите его сюда, — приказал Василий Иванович.
Ввели Степку.
Голова у Степки была опущена на грудь, в грязных руках он держал шапку с красной звездочкой.
— Что делал на хуторе, герой, говори! — Чапаев пытливо уставился на подростка, и тот еще ниже опустил голову. — Ну, я слушаю.
— Рисовал, — сипло прошептал Степка.
— Что, что?
— Рисовал… картину.
— Рисовал! — Чапаев встал, дернул себя за ус.
— Когда у меня лент не стало, — заикаясь, рассказывал Степка, — я из поселка убежал — испугался больно. В Овчинниково убежал. А там наши казаков побили… Из сумки убитого офицера я масляные краски взял. Рисовать захотелось. Никогда я красками не рисовал. Схватил я их — и к деду, сторожу.
Степка распахнул шинель, расстегнул ремень на гимнастерке и вынул из-за пазухи холщовый сверток:
— Вот… картина.
Василий Иванович развернул сверток. На мчавшихся конях сидели всадники. Над их головами поблескивали клинки. Впереди всадников под красным знаменем мчался командир в развевающейся по ветру черной бурке. У него были пышные до плеч усы и малиновый бант на папахе.
Под картиной была подпись: «Чапаев несется в атаку с чапаевцами, которые в его отряде».
Василий Иванович долго смотрел на картину. По исхудалому, задумчивому лицу его скользнули отсветы какой-то новой, небывалой радости.
О многом в эти минуты передумал Чапаев. И о том, что скоро, должно быть, конец войне, и о своих ребятах, которые так редко видят отца, и о Степке. У мальчика впереди большая и светлая жизнь!
Чапаев не утерпел и улыбнулся:
— Молодец! Как это у тебя ловко!
Степка ободрился, поднял голову:
— Я два дня рисовал и ночью.
— И где ты талант такой постиг?
— Учитель сельский научил. Бумаги мне давал, карандаши…
— Ловко! — щурился Чапаев, — Только соврал ты малость. Усы у меня поменьше, да в уздечке этот вот ремешок не на месте.
Он сел на старый, замасленный диван и усадил рядом с собой повеселевшего Степку.
— Когда кончим воевать, Степка, — говорил Чапаев, обняв руками колено, — жизнь прекрасная будет, и мы учиться с тобой поедем. В академии: я в военную, а ты в рисовальную… Должна быть такая
