наименованием, обслуживает меня еврей в русском кафе, название которого ассоциируется со стихотворным наследием потомка африканца, а хозяином кафе является армянин. Н-да… В мое время не то что о национальностях, о расах забудут, ибо человечество разделится на два вида: вымирающих людей и эволюционирующих постантов, разница между которыми гораздо более глубокая, чем между человеком и обезьяной. Эх…

До дна выпив бокал ледяного пива, я наконец-то почувствовал, что в Москве лето и вокруг жара. Надо же, как личный «кондиционер» работает – чтоб я, значит, не простудился! Я откинулся на спинку пластикового кресла и ощутил, что спинка мягкая. Тогда я поелозил спиной по креслу и язвительно спросил, наклонив голову к отвороту куртки:

– Тебе удобно?

И неожиданно понял, что тени все равно, удобно ей или нет, лишь бы мне было удобно. И мне это очень понравилось.

Больше пива я не пил – оставил под люля-кебаб.

Наконец Лева принес окрошку, поставил передо мной и застыл в ожидании. Меня так и подмывало спросить: «Чего ждешь, что плесну в лукомордье?», но не стал усугублять ситуацию. Хамству тоже есть предел.

Под бдительным оком официанта я попробовал окрошку, прожевал, проглотил и поднял на него глаза. И тут увидел, что Лева смотрит не на мое лицо, оценивая реакцию, а пытается заглянуть за отворот куртки. Меня разобрал смех, и если бы не проглотил окрошку, то непременно поперхнулся. Неужели думает, что я из угрозыска и за отворотом куртки рация? Чем они тут с Оганезом занимаются – наркотой приторговывают?

– Передай Оганезу, что окрошка отменная, – сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, проговорил я.

В окне избушки опять маячила фигура Оганеза. Хмурый он был, как сам черт. Накаркал я, что ли, когда про себя сказал: «И черт с ним»?

Лева, кивая, попятился, а я, с трудом сдерживаясь or смеха, принялся за окрошку. Насчет ее качества я не соврал: вкусную окрошку готовит Оганез… С другой стороны, а что тут не вкусно? Ржавой плесени не подают, а в сравнении с ней и пыльный сухарь – деликатес. Если я и начал в чем разбираться, то в пиве.

Стараясь есть не спеша, я медленно пережевывал и рассматривал окрестности. С неба светило солнце, по реке гоняли скутеры, вдоль набережной прохаживались праздные местные. Хорошо тут живут, и я бы хотел так свой век коротать… Много ли реликту надо? Не надо мне ни скутеров, ни вилл, ни крупного счёта в банке, а надо только чистый воздух и добрую еду. И чтобы надо мной не маячил таймстебль Воронцов. Жить хочу, а не вымирать.

Рассматривая окрестности, я по привычке старательно обходил взглядом хронера за крайним столиком. Но когда доедал окрошку, во мне вдруг взыграло ретивое. Плевать я хотел на все условности и писанные постантами законы для путешествующих во времени! Достали дальше некуда! Не заставь меня Воронцов работать на себя, я бы и сейчас старательно исполнял роль законопослушного пиллиджера, но теперь…

Я решительно повернул голову и посмотрел на хронера. Он сидел ко мне спиной, вполоборота, и я видел только правое ухо и правую руку. Светловолосый, плотно сбитый, высокий, в голубой футболке, серых шортах и сандалиях на босу ногу, он производил впечатление уверенного в себе человека, что для хронера само по себе странно, а обедающего тем более. Как ни воспитывай хронера перед вояжем, какой глубины гипнозу ни подвергай, поспешность в еде неискоренима и всегда проявляется в той или иной степени. Этот же хронер ел степенно, не торопясь, пользуясь ножом и вилкой (что для хронера вообще не характерно), и, если бы не флуктуационный след, я бы никогда не принял его за своего. Даже местные так не едят; он не ел, а вкушал, подобно чопорному аристократу девятнадцатого века или постанту, жующему ржавую плесень. Ну с постантами понятно, там ржавой плесени, как здесь грязи глубокой осенью в пасмурную погоду, но этот-то хронер не постант, а человек, и ел он не ржавую плесень, а нормальную человеческую пищу! Откуда такое умение?! Можно подумать, что с детства не знал нужды, но я таких реликтов не встречал. Разве что в сказках. Это в тутошней сказке дед с бабой плачут над разбитым золотым яйцом и курочка их утешает, а в тамошней дед с бабой желток с белком с пола слизывают, а затем курочку едят… Плачут, но едят… И мышку тоже едят…

Хронер наколол вилкой кусочек мяса, поднес ко рту, и на безымянном пальце тускло блеснул перстень белого металла с черным камнем. Оп-па!.. Неужели сэр Джефри? К чему он здесь, не по мою ли душу?

Настроение мгновенно испортилось, и я, забывшись, доел окрошку с такой скоростью, что у подошедшего официанта глаза округлились.

– Люля-кебаб подавать? – спросил он, забирая пустую тарелку.

Я подумал.

– Пока нет. Потом позову.

Официант ушел, а я налил себе пива, отхлебнул, немного посидел, думая свою горькую думу, а затем решился. Взял бокал с пивом, встал и направился к хронеру. Никто, кроме меня самого, мои проблемы не решит.

Обойдя столик, я нагло уселся в пластиковое кресло напротив хронера, поставил бокал и только тогда спросил:

– Вы позволите?

И тут увидел, что это не сэр Джефри. Похожий на него человек, очень похожий, но не он.

Хронер вскинул брови, внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.

– А почему, собственно, не позволить? Люблю, знаете ли, наглецов. Правда, не смогу составить компанию: уже отобедал.

Он наколол вилкой последний кусочек и отправил в рот. Затем потянулся за стаканом апельсинового сока.

Я прошелся взглядом по его фигуре и понял: если захочет дать в морду, то со мной у него проблем не будет. Фигура у него была атлетическая – редкость для тщедушных реликтов. Здесь и моя повышенная реакция не спасет: он-то не местный, и его реакция определенно не уступает моей.