– Не до поля тут! Фидель с когортой отправляется в Галлию, оттуда за Данувий, воевать с Децебалом.

– Как в Галлию? Почему?

– Не знаю! – раздраженно крикнул муж. – Декурион сам бросил рабов и помчался в город.

Блофут, пользуясь занятостью родителей, подтащил стоявший на скамье горшок с медом и вывалил половину содержимого в чашку с овсянкой. Калгак торопливо задвинул сосуд за спину и, пятясь, водрузил на место. Братья размешали и принялись, сопя, уничтожать медовую кашу. Воистину: «Чужое да ворованное – всего слаще». Родители продолжали о чем-то спорить. Потом мать заплакала. Подобные мелочи подельщиков не интересовали. Товарищески передавая миску друг другу, мальчишки вылизали ее дочиста и, крадучись, прошмыгнули мимо отца во двор. Тройкл – здоровенный черный хряк, пожиравший гороховый силос, осоловело покосился на братьев. За соседней оградой копошились Волумний и его сестренка Файда.

– Волум! Давай к нам! – крикнул Калгак.

– Не могу!

– Почему?

– Патер[183] наказал пойти в рощу и набрать прошлогодних желудей!

Блофут потеребил брата за край застиранной туники.

– Идем с ними, мать довольна будет.

– Подожди, мы с тобой! – Калгак толкнул брата: – Возьми в хлеву мешок, только не кожаный, а рогожный.

Из дома отозвалась Раудикка:

– Калгак! Захвати плед и себе, и Блофуту. В роще еще сыро!

Братья с форсом, по скоттской[184] моде, повязали шерстяные пледы вокруг пояса и, забросив мешок за спину, вышли за ворота.

Файда шлепала по молодой траве босыми ногами. Отойдя от дома, дети перешли на кельтский язык. Как и все отпрыски отставных римских легионеров, они при отцах разговаривали на латыни, но стоило выйти из-под надзора или оказаться в компании матерей, начинали тараторить на наречиях британских племен.

В роще они первым долгом набили желудями котомки. Затем бросили их на землю и принялись играть. Волумий и Калгак изображали римский легион, отдавая приказы одновременно и за легата, и за трибуна, и за центурионов. Блофут был отдельной вспомогательной британской когортой. Файда исполняла роль колонны захваченных рабынь-пиктянок. Три дня назад с пограничного лимеса солдаты привели пленных женщин из племени пиктов[185], предназначенных для продажи в Лондиниуме.

Калгак, сжимая в пальцах увесистую жердь-копье, рычал подслушанными от конвойных легионеров словами:

– Живее!.. мать! Пошевеливайтесь, пиктские суки!

Файда громко плакала, время от времени падала в изнеможении. Напоследок кинулась бежать.

– Центурия! – орал Блофут. – Догнать стерву! Не убивать! Она стоит сотню денариев!

Войдя в раж, пацаны всерьез таскали девчонку за шиворот.

Наконец, угомонившись, присели на поваленный дуб и завели разговор.

– А у нас Фиделя забирают в Галлию.

Файла, расчесывая волосы, поинтересовалась:

– А где Галлия?

– А где-то за морем!

– Как здорово! Он женится там на красивой девушке и вернется домой.

– Косматая дура! – презрительно процедил Волумний, обрывая сестру. – Стоит тащиться в Галлию из-за одной девки! Он привезет из Галлии трех здоровых рабов, два воза награбленного имущества, три тысячи денариев наградных и получит права италийского гражданства! А потом поселится в Лондиниуме или Комулодуне и станет декурионом, как отец Кривого Ирдуцисса!

Мальчишки напыжились. Кровь завоевателей-отцов заговорила в них со всей силой. Они расправили плечи, выставили подбородки и заговорили рублеными фразами на вульгарной латыни с большой примесью кельтских слов.

Файда только вздохнула: «Дураки».

На обратном пути дети вышли на поляну со священным источником. Обложенный камнями ручей булькал и звенел на разные голоса. Отцы часто поили здесь скотину, но матери, оставшиеся верными учению друидов, приносили священной воде подношения и совершали очистительные моления за святотатства мужей.

– Напьемся! – предложил Блофут и первым устремился к воде.

– Блофут, не надо! – умоляюще просила Файда. – Ты заболеешь и умрешь, как Файф из Брокорнахта. Помнишь, он тоже пил воду из священной ниши!

– Ха-ха-ха!! – смеялись мальчишки.

– Смотрите! – вдруг побледнел Калгак. Дети замерли. К стволу дуба, под которым бил родник, длинным бронзовым гвоздем была прибита отсеченная человеческая голова. Прибита недавно. Капли крови на траве не успели потемнеть. Вмиг ожили все наставления матерей.