Победоносная война с даками привела к выбросу на рынки Римской империи огромного числа дешевых пленников. Средняя цена мужчины колебалась от сорока до восьмидесяти денариев. Женщины – тридцать-шестьдесят. Дети шли по двадцать, редко по сорок денариев.

Барбий несколько раз прошелся вдоль площадки, высматривая нужный объект. У всех рабов без исключения глубоко запавшие глаза и бессильно опущенные руки говорили об усталости и апатии. Работорговцы предпринимали всевозможные ухищрения, стараясь подать товар лицом. Зубы людей отбеливались смесью мела и пережженной дубовой коры, тела натирались оливковым маслом. Ногти аккуратно подрезаны. Женщины помоложе непрерывно жевали комки кедровой смолы с нардом для того, чтобы изо рта шел приятный запах.

Сильно исхудавшая девочка-подросток изумленными глазами уставилась на Тиссу. Даже Тициан заметил, как побледнела и напряглась его подопечная.

– Марк! Выкупи эту рабыню! Возьми ее! Я прошу тебя. Ведь ты же пришел купить матери служанку. Заклинаю тебя, римлянин!

– Кто она? Ты что, знаешь ее? – центурион чуть не оробел перед таким натиском.

– Я потом когда-нибудь все расскажу тебе. Купи ее!

– Но она самая неказистая из всех. Да и что эта девчонка умеет делать? Она же не знает никакого ремесла.

Глаза Тиссы наполнились горестными слезами.

– Марк! Она вышивает не хуже меня. А убираться по дому умеет любая женщина.

Центурион недоуменно пожал плечами. Отыскал взглядом продавца. Здоровенный, пузатый киликиец жевал песочные печенья на медовом сахаре.

– Сколько просишь за ту дохлятину?! – брюзгливо поинтересовался препозит у киликийца. Торговец заткнул плеть за пояс, стряхнул с подбородка крошки. Брови его сошлись в один рыхлый бугор. Он соображал.

– Она вовсе не дохлятина, как вы изволили выразиться, доблестный. Я перекупил ее у солдат цезаря Траяна Августа, да будут милостивы к нему боги, на левом берегу Данувия. Она свежа и нетронута. Центурион, сторговавший мне девочку, клялся водой Стикса.

Тициан резким жестом оборвал хвалебную тираду продавца.

– Слава богам, я не первый год таскаю меч на поясе. И прекрасно знаю, каких девственниц сплавляют маркитантам мои легионеры. При этом они поклянутся и костями родного папаши! Короче. Может, ты хочешь, чтобы я попросил любую бабу на рынке проверить невинность твоей чудо-рабыни? Если брать девку на вес – она не потянет и двадцати денариев. Если по пригодности к работе, то не вытянет и на десяток.

Киликиец, насупившись, выслушивал резонные замечания маститого, несмотря на молодость, покупателя. Тисса тоже с напряжением вслушивалась в диалог. Рабыня, понимая, что речь идет о ней, присела на помосте и с надеждой обхватила свои выбеленные известью голени.

– Сколько же ты предложишь?

– Чтобы не обидеть себя, дал бы двадцать. Но когда думаю о трудностях, с которыми ты волок ее от Дакии до Паннонии, считаю, надо дать двадцать пять.

– Торгуйся с ларами ее покойных предков! За такую цену продают облезлых шавок!

– Тридцать!

– Послушай, центурион. Зачем тебе такая замухрышка? Посмотри вон на ту рыжую или вот на эту светленькую. Возьми бечевку, измерь ее бедра, хочешь, поцелуй для пробы. Они зажгут негасимый пожар в твоей постели!

– Я сказал и повторяю последний раз – тридцать.

– Ну если так, – работорговец вытащил плеть, – то сорок – и ни денарием меньше.

Тисса подала девочке руку, и та, колеблясь, тихонько скользнула вниз. Пока Барбий Тициан составлял продажные документы, они заговорили между собой по-дакийски.

– Ранта, ничего не говори. Я такая же рабыня, как и ты. Расскажи мне о себе. И не плачь. Не плачь! Наш господин – хороший человек. Он не такой, как остальные.

Младшая дочь Дазия грязной исхудавшей рукой вытирала слезы, бегущие по щекам.

– Мама осталась в Сармизагетузе вместе с папой. А я и Тереса успели убежать из города. Нас было человек двадцать. Никто не знал, куда идти. Пошли в сторону Ампела. Мы надеялись по дороге встретить кого-нибудь из наших. Из даков. Но утром следующего дня нас догнали чернокожие всадники. Связали, а ночью в сарае надругались, – девочка зарыдала сильнее. – Потом всех распродали в разные места. А меня купил вот он. – Ранта указала на киликийца, с довольным видом укладывавшего ауреи в мошну.

– Не плачь! Теперь все позади.

– Я только и надеюсь: может, где встречу папу или маму.

Тисса прикусила губу. Несчастная ничего не знает. Нет. Сейчас не стоит говорить ей о том, что ее отец и мать выпили яд из общего котла на площади. Позже. Много позже. Когда все забудется. Хотя, можно ли забыть прошедшее?

– Да, маленькая. Они обязательно найдутся.

Барбий Тициан приблизился с купчей. Весело подмигнул.

– Уже болтаете. Поглядим, Тисса, какую рабыню ты приискала моей матери. На мой взгляд, она отправится на поля Элиси не сегодня-завтра.

Дочь Децебала холодно посмотрела на бестактного центуриона. Под ее взглядом он осекся.