Слон болезненно тряс головой и стонал. Всякий раз, когда пальцы погонщика касались раны, серый гигант предостерегающе трогал хоботом плечо человека. Темный, почти черный индус успокоительно свистел и ласково поглаживал серую тушу друга. Слон взревел. Поводырь плеснул в порез чашу остуженного дубового отвара. Мутные капли сбегали по морщинистой, поросшей редкими волосами коже. Из горшочка на земле индус достал костяной лопаточкой мазь. Резко запахло горным гиндукушским мумие[196]. Наложив состав на порез, вожатый залепил рану чистым банановым листом. Боль постепенно стихала. Слон благодарно погладил хоботом хозяина и громко затрубил. В соседних загонах оглушающим хором отозвались другие слоны.

Канишка на секунду прикрыл уши пальцами. Лицо кушанского царя исказила гримаса недовольства. Когда гомон стих, владыка посмотрел на индуса.

– Ну!

Голова в синем тюрбане склонилась едва ли не до самой земли.

– Ничего особо опасного нет, государь. Нож пропорол кожу и немного рассек ткань. Прам будет жить и работать.

– Что ж, потерять вожака – худшего нельзя и пожелать.

Погонщик поднял с пола железный анкас[197] с рукоятью из черного дерева. Блеснул начищенный кончик крюка. Канишка еще раз оглядел поматывающего головой слона.

– Кто мог ударить? Как ты думаешь, Маниш?

– Не знаю. Но бил человек, незнакомый со слонами. Знаток обязательно кольнул бы в пах. Или рассек кожу между пальцами ног. Там рана скорее и незаметнее загноится.

Двое служащих приволокли корзину, наполненную рублеными стеблями сахарного тростника. Прам шумно, визгливо вздохнул от удовольствия и, подцепив хоботом горсть истекающей сладким соком сечки, отправил в рот. Нижняя губа под мощными желтоватыми бивнями ритмично задвигалась. Вид у животного был до того добродушный, что неискушенный и не догадался бы, что перед ним один из самых грозных слонов-убийц среди двухсот хоботных бойцов армии кушанского царя.

– Парфяне, – скорее сам себе, чем окружающим, повторил Канишка.

Царь еще некоторое время бродил по стойлам, потом вышел. Двор был залит ярким светом. Туда-сюда сновали погонщики и члены башенных слоновых экипажей. Под высоченным навесом у самых ворот высились три боевых слона. Воины крепили на животных вооружение. Седой черный дравид затягивал ремни плетенной из бамбука заспинной корзины. Медные и бронзовые бляшки, которыми было расшито покрывало, позванивали от движения. Поводырь надел на бивни два заточенных острия метровой длины. Хоботный тесак исполинских размеров подали наверх, в башенку. Это оружие дается непосредственно перед битвой.

– Куда они? – поинтересовался Канишка.

– На юг, в Патталу, – отозвался рослый черный ланкиец Калинас, командир отряда слонов.

Ворота распахнулись, въехал пожилой красивый всадник. Шаровары малинового шелка яркими цветами выделялись по обе стороны шитого золотом чепрака. Самудранас – начальник конницы Канишки. Белый конь военачальника при виде слонов вскинулся и заржал. Неподалеку зафыркали жеребята. Их растили на слоновьем подворье, с детства приучая к запаху и виду гигантов. Слуги приняли поводья. Канишка взмахом кисти отпустил от себя Калинаса.

– Прибудешь в Патталу, сразу же пришли известие. И напиши свое мнение о состоянии латгальского гарнизона. Береги животных!

Калинас с достоинством поклонился и отошел.

– Милость всемогущего Шивы[198] на голову владыки Кушай!

Глаза Самудранаса умно и остро смотрели на царя. Канишка, не отвечая, опустился на обрубок эбенового дерева. Вельможа ждал.

– Сегодня ночью кто-то пытался нанести смертельную рану вожаку слонов, – известил царь советника.

– Такое сейчас выгодно только парфянам. Герай с войском продвинулся почти до самой Александрии Арахосии. Еще рывок, и город станет кушанским. В решающем бою понадобятся слоны. Это – парфяне!

– Я тоже думаю так. Распорядись впредь не спускать со служителей глаз!

– Исполню все, лотосоподобный!

– С чем пожаловал ты сам?

Военачальник огладил роскошную бороду. Утренний ветерок шелестел цветными лентами на кончике