Жених должен видеть невесту в лучшем из ее нарядов.

Упала Ангара на каменные плиты скалистого дворца — мрачной темницы, горько заплакала, потом успокоилась немного, раскрыла хрустальную шкатулку с волшебными бусами, и они ярким сиянием осветили ее лицо.

— Нет, ни перед кем я их не надену, кроме Енисея!

Захлопнула шкатулку Ангара и крикнула своим друзьям — большим и малым ручьям:

— Милые вы мои, родные! Не дайте мне погибнуть в каменном плену! Суров мой отец, но запрета его я не боюсь и хочу бежать к моему возлюбленному Енисею! Помогите мне вырваться на волю!

Услышали мольбу Ангары большие и малые ручьи и поспешили на помощь затворнице — стали подтачивать и пробивать каменные своды скалистого дворца.

А Байкал между тем послал гонца к Иркуту.

— По истечении ночи сыграем свадьбу, — передавал Байкал витязю. — Я заставлю Ангару выйти за тебя замуж!

Крепко спал в ту ночь утомленный хлопотами Байкал.

Вздремнул немного, понадеявшийся на крепкие затворы дворца, и верный страж — богатырь Ольхон.

Ручьи и ручейки между тем завершили свое дело — расчистили выход из темницы. Хватился Ольхон — нет Ангары. Громом раскатились окрест его тревожные крики. Вскочил на ноги и Байкал, страшным голосом закричал он вслед беглянке:

— Остановись, дочь моя! Пожалей мои седины, не покидай меня!

— Нет, отец, ухожу я, — удаляясь, откликнулась Ангара.

— Значит, ты не дочь мне, если хочешь ослушаться меня!

— Я дочь твоя, но не хочу быть рабой. Прощай, отец!

— Погоди! Я весь исхожу слезами от горя!

— Я тоже плачу, но плачу от радости! Теперь я свободна!

— Замолчи, неверная! — гневно вскричал Байкал и, видя, что теряет дочь навеки, схватил в руки скалу и со страшной силой бросил ее вдогонку беглянке, но было поздно…

Напрасно бушевал и свирепствовал Байкал, напрасно метался по горам Ольхон — они уже не смогли ни догнать, ни удержать беглянку. Все дальше уходила она, прижимая к груди заветную шкатулку.

Мечта о встрече с любимым окрылила Ангару, и ей захотелось поделиться с людьми самым дорогим, что имела, — волшебными бусами.

Остановилась на миг Ангара, огляделась вокруг, открыла хрустальную шкатулку, достала связку волшебных бус и бросила ее себе под ноги со словами:

— Пусть загорятся здесь огни жизни, огни счастья, огни богатства и силы!

И побежала дальше. И вдруг увидела впереди себя скачущего наперерез всадника.

Это был Иркут, он спешил преградить путь своей нареченной невесте.

Собрала Ангара все свои силы и прорвалась, пробежала мимо него. Заплакал Иркут от горечи и досады.

И снова кинула Ангара на своем пути связку бус.

Так бежала она, радостная и щедрая. А когда завидела вдали Енисея, то, вынув из шкатулки самые красивые волшебные бусы, надела их на себя.

Такою и встретил ее могучий, пригожий красавец, славный витязь Енисей. И бросились они в объятия друг к другу. Хоть уговора между ними никакого и не было, а вышло так, будто ждали они этого часа давным-давно.

И вот он настал.

— Теперь нас никакая сила не разлучит, — сказал Енисей. — Будем мы с тобой в любви да согласии жить и другим того же желать.

От слов Енисея сладко стало на душе Ангары, и еще радостней забилось ее сердце.

— И я буду тебе на всю жизнь верной женой, — сказала она. — А волшебные бусы, что я для тебя хранила, мы раздадим людям, чтобы и они получили от этого радость и счастье.

Енисей взял Ангару за руку, и они вместе пошли по голубой солнечной дороге…

Много лет прошло с тех пор.

Слезы Байкала, Ангары, Енисея и Иркута, пролитые ими от горя и от радости, превратились в воды. И только все бесчувственное всегда бывает подобно камню.

В большой камень превратился неумолимый богатырь Ольхон, не понимавший, что такое слезы. Скалу, что кинул когда-то в Ангару Байкал, люди прозвали Шаманским камнем. А добрые пожелания Ангары исполнились: там, где были брошены ее рукою волшебные бусы с камнями-самоцветами, разлетелись во все концы большие и яркие огни жизни, выросли города. И таких городов будет еще больше.

Давно, очень давно случилось это. Русские уже тогда промышляли омуля на Байкале и в рыболовецком деле не уступали коренным жителям Славного моря — бурятам да эвенкам.

А первым среди умельцев-добытчиков значился дедко Савелий — недаром в вожаках полжизни проходил и морем кормился сызмальства. Крепко свое дело знал старый рыбак: подходящее место найти и время для лова выбрать верное — это уж из его рук не выскочит. Родову свою дедко Савелий вел от рыбаков русского поселения Кабанска, а кто не знает, что кабанские рыбаки по всему Славному морю за самых фартовых промысловиков считаются!

Излюбленным угодьем дедка Савелия был Баргузинский залив, где он и неводил чаще всего. Плес этот близок от Кабанска, но байкальскому рыбаку приходится выезжать зачастую и дальше: в поисках омулевых косяков на одном месте не засидишься.

Как-то утром, после удачного замета, рыбаки позавтракали жирной омулевой ушицей, напились крепкого чая и расположились у моря на отдых. И потекла у них беседа о том, о сем, а больше — о той же рыбе, о ее повадках, о тайнах морских глубин.

А был в этой артели особо пытливый парень, большой охотник послушать бывалых рыбаков, у которых уму-разуму набраться можно. Хлебом молодца не корми, а уж если что запало в душу — дай разобраться, без этого и спать не ляжет, себе и людям покоя не даст. Звали парня того Гаранькой, а родом он был откуда-то издалека, потому и хотелось ему побольше узнать о Славном море. Неспроста и дедка Савелия держался он близко и все норовил выведать у него что-нибудь, донимал вопросами всякими, а у того и в привычке не было, чтоб с ответом медлить — всегда человека уважит.

И на этот раз Гаранька сидел рядом с дедком Савелием и слушал все, о чем он рассказывал, а потом вдруг и спросил его:

— А правда, что здешние ветры имеют власть над рыбами?

На это дедко Савелий ответил не сразу. Поглядел он на Гараньку с удивлением и спросил:

— О бочке, что ль, прослышал? Гаранька того больше удивился.

— О какой такой бочке? Ничего не знаю…

— Есть такая… омулевая. Особенная она — бочка та. Волшебная…

У Гараньки даже дух захватило от услышанных слов, он и пристал к дедку Савелию:

— Так расскажи о ней. Расскажи, дедко!

Дедко Савелий куражиться не любил. Набил трубку табаком, раскурил ее от уголька и, видя, что не