должен заниматься такими делами?
Я был изменчив, как погода. Подавленность быстро сменяла веселость.
Мара дружески сжала мою руку. Она считала своей обязанностью подбадривать меня, ибо верила, что я турецкий патриот, в чем почти уверился и я сам.
— Я так боюсь за тебя, но ты должен, должен делать это.
Мое настроение быстро изменилось. Я начал улыбаться и говорить о сэре Хью, кому, как предполагалось, я был верен.
— Надо видеть его утром, — начал я. — Это безвольный и мягкий, как старые фланелевые брюки, человек. По постепенно он приходит в себя. Проглатывает апельсиновый сок, затем встает с кровати и принимает ванну. После этого он свеж, как маргаритка, и может целый день заниматься умственной работой.
— Как хорошо ты говоришь! — воскликнула Мара. Пока мне везло. Я достал из кармана пальто три куска воска и показал их ей.
— Что это такое? — воскликнула она.
— Отпечатки ключа, — похвастался я и рассказал ей, как мне это удалось сделать.
Его превосходительство плескался в ванне, пока я в спальне приводил в порядок его серый костюм. Его ключи — ключ от сейфа и ключи к красному и черному ящичкам — лежали на тумбочке.
Я быстро сделал слепки. На ключе остался маленький кусочек воска. Я подошел к гардеробу, взял один из шелковых носовых платков сэра Хью, вытер им ключи и положил их обратно на стол.
В этот момент сэр Хью в халате вошел в спальню. Он появился так внезапно, что я даже не успел испугаться. В руке у меня был белый как снег носовой платок.
— Надо отдать его в стирку, ваше превосходительство, — проговорил я.
Сэр Хью кивнул, но моих слов он явно не слышал. Подойдя к тумбочке, он быстро взял ключи, положил их в карман халата и снова вышел.
Через минуту я услышал, как он полоскал рот. Я вытер пот шелковым платком.
Я продолжал хвастаться:
— Слышала бы ты, как он полоскал рот. Это напоминало клокотанье горной речки.
Я с удовлетворением смотрел на восковые слепки и представлял себе, как сэр Хью испугался, когда вдруг вспомнил, что с ним нет ключей от ящиков с совершенно секретными документами. Он, наверное, выскочил из ванны как сумасшедший.
С минуту помолчав, я самодовольно улыбнулся и добавил:
— Сэр Хью слишком хорошо воспитан. Если бы он не тратил времени на надевание халата, он бы наверняка застал меня с поличным.
Мы сидели с Марой на скамейке в уютном парке Каваклидере. Она прижалась ко мне и прошептала:
— Ты знаешь, о чем я иногда мечтаю? О своем домике, в котором мы были бы счастливы.
— Если все пойдет нормально, у нас вскоре будет такой домик, — ответил я.
Она обняла меня так страстно, что я даже забыл, о чем думал.
— Когда мистер Баск собирается на следующий банкет? — сухо спросил я, поднявшись со скамейки.
— Послезавтра.
В тот вечер, когда мистер Баск отправился на банкет, я пошел к Маре. В портфеле мистера Баска я нашел список фамилий и на кухне сфотографировал его.
Ночевал в комнате Мары. Фотоаппарат был в кармане моего пальто, которое висело на спинке кровати. В сфотографированном списке были перечислены имена всех английских секретных агентов в Турции.
На рассвете я вышел из дому. Это было двадцать шестое октября тысяча девятьсот сорок третьего года. Для меня этот день должен был стать решающим: вечером я — решил пробраться в немецкое посольство.
У меня было пятьдесят два снимка, и я думал, какую сумму просить за них. В тот день я старался не попадаться на глаза сэру Хью.
Я решил запросить 20 000 фунтов стерлингов. Мысль о возможности получить такую большую сумму денег не давала мне покоя.
В посольство надо было пробраться тайно. К тому же мне следовало забыть о том, что всего шесть месяцев назад я был кавасом у Енке, советника посольства. Необходимо было заставить немцев поверить мне, опытному шпиону и перспективному агенту.
С нетерпением ждал я конца работы. Двадцать шестое октября было самым длинным днем в моей жизни.
Я вышел из английского посольства в шесть часов вечера с пленкой в кармане.
Портье в немецком посольстве был югослав Петер. Он сразу же узнал меня.
— Ты что, хочешь вернуться? — спросил он меня.
— Может быть, — ответил я.
Я с трудом держал себя в руках. Пробило семь часов. Значит, уже целый час я напрасно пытался успокоить себя.
— Пожалуйста, скажите фрау Енке, что я хочу ее видеть, — сказал я.
Немецкое посольство находилось на бульваре Ататюрка. За поржавевшими железными воротами кипела своя жизнь: грохотали и дребезжали машины, мужчины верхом на ишаках, босоногие крестьяне направлялись в город. Внутри же — порядок, тишина, безукоризненная чистота.
Здания английского и немецкого посольств были самыми запоминающимися в Анкаре. Мысль о том, что кавасу Эльясу Базне с двумя этими посольствами предстояло иметь самые тесные отношения, заставила меня улыбнуться.
Петер звонил по телефону.
— Они ждут тебя, — сказал он. Дорогу я знал.
Дом, в котором жили супруги Енке, находился рядом с посольством. Он был построен в восточном стиле. Меня встретил незнакомый кавас. Видимо, Енке взял его после моего ухода.
Он провел меня в гостиную.
Я сел на диван, на котором фотографировал себя несколько месяцев назад… Комната была такой же, как и раньше, когда я убирал ее. Правда, появились следы заботливой женской руки. Фрау Енке, сестра Риббентропа, обставила ее с большим вкусом. Глубокие мягкие кресла, тяжелые портьеры, дорогие ковры.
Я встал и задернул штору. Затем включил две лампочки и удобно уселся в кресло. Лицо мое находилось в тени.
Ждал я очень долго.
Фрау Енке была нервной, честолюбивой женщиной сорока лет. Как ее бывший слуга, я знал, что она употребляла лекарство из корня болгарской белладонны. С ней не всегда было легко ладить. Она умерла от болезни Паркинсона. Возможно, еще при мне сестра министра иностранных дел Германии была больна. Но мне, кавасу, она никогда не показывала этого.
Когда она вошла в комнату, я встал.
— Добрый вечер, мадам, — прошептал я.
— Почему вы спустили шторы, Эльяс? — спросила она.
— Мадам, я надеюсь получить от вас много денег… Ее лицо не выразило удивления.
— Боюсь, что у меня не найдется для вас времени, — сказала она.
— Присядем, мадам, — предложил я.
В ее глазах мелькнула настороженность.
— Нет, Эльяс, мы не сядем. Будет лучше, если вы сразу же уйдете.
Но я не слышал ее слов.
— Я только что из английского посольства. Теперь я камердинер сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена. Рискуя своей жизнью, я…
