На этом магнитофонная запись кончилась.

В письме, приложенном к магнитной ленте, говорилось, что запись будет продолжена.

Итак, Корнелия была загадкой не только для меня, но и для тех, кто близко знал ее.

Я вернулся к корреспонденции из Сан-Диего (штат Калифорния) и заявлению самой Корнелии Капп. Она заявила следующее:

«Мое истеричное поведение было не чем иным, как отвлекающим маневром. Мне надо было замаскировать свою действительную нервозность и беспокойство. Я ведь жила в постоянном страхе, и если бы вела себя нормально, то это только привлекло бы ко мне внимание в те дни, когда напряжение стало почти невыносимым. Поэтому-то в самые напряженные дни моя действительная нервозность не бросалась в глаза».

Значит, Корнелия, пытаясь разоблачить меня, умышленно играла роль истерички.

Одно в ее заявлении взволновало меня:

«Находясь в Анкаре, я принимала сильнодействующие лекарства, потому что моя работа требовала ужасного нервного напряжения. Я знала, что даже блестящие связи моего отца в Берлине не спасли бы меня от виселицы».

Была ли это только игра? Или, может быть, Корнелия принимала лекарства, чтобы заглушить свою совесть и страх?

Я сидел в мягком, удобном кресле, окруженный корреспонденциями, магнитными лентами и турецкими безделушками. А что, если бы дверь вдруг открылась и в комнату вошла Корнелия, которой сейчас около сорока и у которой, как и у меня, лучшие годы позади?

Я бы сказал ей: «Мы оба должны признать, что это была грязная работа. Нас использовали так же, как я использовал свою „лейку“. Разве эта работа дала нам истинное удовлетворение? Большую часть времени мы занимались тем, что скрывали свой страх».

Согласилась бы со мной Корнелия?

Я бы криво усмехнулся и добавил: «Что они посоветовали вам сделать, чтобы вы забыли свой страх?»

Надежды людей всего мира во время войны были прикованы к загадочным словам — операция «Оверлорд».

Для генеральных штабов это была математическая проблема, для секретных служб — загадка, а для противника — смертельная угроза. Для каждого из 176 000 офицеров и солдат, предназначенных для высадки, эта фраза могла означать смерть.

Операция должна была начаться в день «Д», точная дата которого еще не была окончательно определена. Но было всего несколько дат, подходящих для события, на которое союзники возлагали все свои надежды. Успех зависел от совпадения ряда факторов.

Во-первых, предшествующая ночь должна быть лунной. Должен быть хороший прилив, но море не должно быть слишком бурным. 176 000 человек, которые в этот день пересекут Ла-Манш вместе с 20 000 машин, танков и других подвижных средств, боящиеся смерти, так же как и все люди, должны забыть свой страх. Они должны высадиться и закрепиться на берегу Нормандии или умереть.

Нервное напряжение от ожидания дня «Д» было огромным. Небо затянули низкие облака, дул юго- западный ветер и лил сильный дождь. Море бурлило. Офицеры, занимавшиеся планированием операции, нервничали: они могли выбрать только три дня из всего- месяца, когда все условия для успешной высадки были благоприятными.

Немецкие синоптики предсказали, что штормовая погода продержится несколько дней. Однако синоптики союзников считали, что погода улучшится па следующее утро в течение нескольких часов. Поэтому день «Д» был назначен на следующий день.

176000 человек пересекли пролив и высадились на берегу Нормандии. Это произошло 6 июня 1944 года. Операция «Оверлорд» началась.

Я стал догадываться о значении операции «Оверлорд» за три месяца до ее начала. Это странное название стало встречаться все чаще и чаще в телеграммах, которые я фотографировал. Я был первым человеком па другой стороне, кто узнал об операции «Оверлорд».

Я был в отличной форме. Эзра, моя любовница, подогревала мою страсть к приключениям.

Я объяснил Эзре, что такое операция «Оверлорд». Она означала открытие второго фронта, чего требовали русские. Когда русские повторяли свое требование, эта фраза сразу же появлялась в телеграммах. Второй фронт — это единственное, что могла означать операция «Оверлорд».

— Англичане хотели, чтобы Турция выступила на их стороне. Тогда немцам придется заниматься Балканами, и дивизии, которые они должны будут держать здесь, не удастся использовать для отражения вторжения во Францию. Но Турция все еще не дает согласия на вступление в войну. Сэр Хью телеграфировал в Лондон, что турки согласятся на это только после того, как операция «Оверлорд» окажется успешной, — объяснял я Эзре. Я возомнил себя выдающимся стратегом. — Если немцы будут настороже, им нечего бояться, — продолжал я. — Все, что им нужно сделать, так это только внимательно читать документы, которые я им даю. В них все сильнее делается ударение на операции «Оверлорд». Теперь уже осталось недолго ждать. Если немцы умны, приготовления, которые они сделают…

Эзра слушала меня с большим вниманием. О Маре я теперь даже не вспоминал. Все мои мысли занимала Эзра, нежная, робкая, преданная.

— Ты не бросишь меня? — спросила она. Ее вопрос испугал меня.

— Ты же знаешь, что когда-то нам придется расстаться.

Она согласилась со мной и в подтверждение этого только кивнула.

Я оставил ее дома, а сам пошел в английское посольство. Точно в половине восьмого утра я подал сэру Хью апельсиновый сок. Когда он был на официальном обеде, я сфотографировал документ, в котором тоже упоминалась операция «Оверлорд».

Операция «Оверлорд» преследовала меня. Позже мне стало известно, что первым, кто сообщил о ней немцам, был я.

Судя по содержанию документа, американский генерал по фамилии Эйзенхауэр должен был осуществлять верховное руководство операцией. В то время эта фамилия мне ничего не говорила. Итак, верховным главнокомандующим должен был стать американец. На турецкое правительство это должно было произвести сильное впечатление. Предполагалось, что турки будут рассматривать назначение американского генерала на пост верховного главнокомандующего как лучшую гарантию успеха и поймут, что теперь наступил подходящий момент для вступления в войну.

Я позвонил в немецкое посольство. Мне ответила секретарь Мойзиша.

— Говорит Пьер.

Я был в отличном настроении.