понравится...

В общем, получалось, что Валентина нам, лучшим своим друзьям, вроде бы не доверяла. Это было обидно. Но главное — счастье подруги. И перед этим теряли значение всякие там наши обиды и мелкие переживания.

С приездом Бориса Валентина заметно отошла от нас. Она часто уходила из общежития сразу после лекций, а возвращалась поздним вечером. Обязательно улыбающаяся и немного задумчивая. Обязательно с букетом цветов.

Если мы спрашивали, где была, отвечала нехотя и коротко:

— В кино... в парке...

С кем, мы не спрашивали. Было ясно, что с ним, с Борисом. И кто подарил цветы — тоже не спрашивали.

Зоська обычно брала эти цветы из рук Валентины, подравнивала стебли, наливала в стеклянную банку воды и ставила свежий букет на тумбочку перед кроватью нашей счастливой подруги. Те цветы, что были принесены накануне, переставляла с Валентининой тумбочки к кому-нибудь из нас. Таким образом на пятый день после приезда Бориса появились цветы и около моей кровати. Правда, они уже начинали увядать, но даже на такие было приятно смотреть. Приятно... и немного грустно. Мне ведь еще никто никогда не дарил цветов. А цветы — это... очень красиво.

Серые суконные одеяла уже не так безобразили нашу комнату. Каждый, кто входил, прежде всего замечал цветы.

Чтобы выглядели они еще наряднее, Зоська купила в универмаге красивую фарфоровую вазу. Купила, не спросив нас, хотя деньги взяла из общей кассы. Объяснила потом свой поступок довольно просто:

— Скажи вам — так не позволили бы. Рита скупая. Валентине неловко соглашаться. А с Тоськой все равно никто не считается...

Рита недовольно закусила губу, но ругать Зоську не стала. Я рассмотрела вазу, и мне она понравилась. Валентины дома не было. Мы, конечно, определили эту вазу под цветы на ее тумбочку. И договорились: если Валентина будет уезжать из общежития, подарить ей вазу насовсем.

В воскресенье я увидела на тумбочке у Валентины дорогие духи. У меня таких, конечно, никогда не было. Да и не только у меня... Обычно мы покупали в день получения стипендии на всех четырех один флакон цветочного одеколона. Да и душились-то им только Валентина и Рита. Мы с Зоськой забывали.

Я поняла: дорогие духи на тумбочке у Валентины. — подарок Бориса.

...Сколько себя помню, я всегда презирала подарки и подношения. Мне казалось, делают их, чтобы подкупить, задобрить человека, расположить к себе. В моем представлении подарки походили на взятки. И только к маминым подаркам я относилась свято. Радовалась им, принимала с огромной благодарностью, ждала их. Потому что считала: только мама может быть бескорыстной. Впрочем, кроме мамы мне в детстве никто ничего не дарил. Может быть, потому, что, кроме мамы, у меня никого не было.

Рита часто говорит, что у меня «нездоровые убеждения». И удивляется: откуда они? Убеждение относительно подарков, наверное, тоже «нездоровое». Но что поделать... Я и сейчас не люблю их. И еще не люблю людей, которые дешевую вещь, подаренную из приличия в день рождения, ценят дороже сердечного поздравления и неподдельно искренних пожеланий.

Помню, еще в детстве я на этой почве поссорилась со своей лучшей подругой Иринкой. Весь февраль мы тайком копили деньги, чтобы купить к Восьмому марта подарки мамам. Экономили на завтраках в школе, не ходили в кино. Утром накануне торжественного дня вместе отправились в магазин. И тут оказалось, что на накопленные деньги не купить того, что я хотела бы подарить маме.

Подружка выбрала чайную чашку с розовыми цветочками и позолотой по краям и такое же блюдце. А я все стояла возле витрины ювелирных изделий и рассматривала невиданной красоты ожерелье. Прежде я считала, что такие драгоценности носят только сказочные царевны... Иринка с трудом оттащила меня от витрины, и мы попали в отдел тканей. Тут мне понравился голубой шелк в крупных белых горошинах. Я представила себе маму в нарядном платье из этого материала. И мне очень захотелось, чтобы оно у нее было.

Иринка опять дергала меня за рукав, недовольно ворчала, наконец оттащила и от этой витрины. Привела в галантерейный отдел, ткнула пальцем в застекленный прилавок. Там среди ремней, пряжек и бритвенных приборов лежал кожаный кошелек для мелочи.

— Возьми, как раз денег хватит! Если маме не подойдет, тебе отдаст...

А мне так хотелось подарить маме что-нибудь красивое!..

— Ну чего молчишь? — сердилась Иринка. — Иди плати...

Я оттолкнула Иринку, выбежала из магазина и разревелась. Так без подарка, зареванная, и пришла домой. Повисла у мамы на шее и сквозь слезы еле проговорила: «Поздравляю...»

Я вспомнила все это, когда посмотрела на духи, купленные Борисом. Наверное, он выбирал для Валентины так же, как тогда я для мамы: самые хорошие, самые тонкие, самые дорогие. Я поверила: этот подарок — от души. И мои «нездоровые убеждения» впервые пошатнулись.

До стипендии оставалось три дня, а в кассе нашей насчитывалось всего четыре рубля восемьдесят копеек. Никогда не занимавшаяся хозяйством Рита сказала, что мы с Зоськой эти последние деньги растранжирим на один обед и всем нам придется потом «сосать лапу». Сказала сердито и велела где-нибудь найти для нее закрытую хозяйственную сумку, потому что сейчас же пойдет на рынок. Рита решила сама готовить обеды, пообещала, что будут они вкуснее и дешевле столовских.

Я вытряхнула из конфетной коробки все наше состояние и еще раз пересчитала.

Вошла Валентина. Она была задумчивая и смущенная, улыбалась одними губами. Полистала какую-то книгу, перевесила Ритин жакет с одного стула на другой, опять полистала книгу...

— Ты будешь сегодня дома? — удивилась я. — Разве с Борисом никуда не идете?

— Почему? — насторожилась Валентина. — Идем...

И она стала собираться. Переодела платье, переплела косы. Я забыла о строгом наказе Риты найти закрытую сумку, смотрела на Валентину и немножко завидовала. Мне тоже хотелось вот так, как она, собираться, идти...

Валентина была уже готова, но уходить не торопилась. Подошла ко мне, помолчала и, смущаясь, спросила:

— Ты мне... не дашь из наших общих взаймы? Послезавтра верну.

Не знаю, как бы поступила Рита, а я снова вытряхнула из коробки деньги и сказала:

— Бери.

Мало ли что: может, Валентина маникюр захотела сделать или завивку.

Она отложила в сторону трехрублевую бумажку и взяла остальное: металлический рубль, три двадцатчика и двадцать копеек медью.

А вечером меня совершенно неожиданно пригласил в кино Гриша Таранец — тот самый комсорг с исторического. Вдруг пришел в нашу комнату, пошарил в карманах, достал билет, положил его передо мной на стол и очень просто предложил:

— Пойдем в кино, Тоня.

Я сначала подумала, что он шутит. Но Гриша смотрел на меня без малейшей насмешки, вполне серьезно.

Я взяла билет и сказала, что пойду с удовольствием.

Гриша ушел, и я увидела, что в комнате кроме нас была Зоська. Она вошла незаметно. Откровенно говоря, я даже обрадовалась, что она присутствовала при том, как комсорг с исторического приглашал меня в кино. И хотя Зоська все слышала, я не утерпела, похвасталась:

— Иду сегодня в кино. С Гришей.

— С Гришей и... с удовольствием! — зло отозвалась Зоська. — До чего же ты глупая все-таки! Парень не успел рот раскрыть, а ты: «С удовольствием!»

Зоська безнадежно махнула рукой и смерила меня презрительным взглядом.

— Уважающая себя девушка на первый раз от приглашения отказалась бы.

— Почему? — испугалась я.

— Из приличия...