из джунглей, катя перед собой инвалидное кресло, в котором сидит теперь чучело тощего дикого поросенка. «Те мальчики ушли на небо, — весело сообщает она. — Я помогла им, и они оставили мне это кресло, а Боженька наградил меня поросенком!»

Позже жена рассказала, что, увидев, насколько все это потрясло Мариэ, Кос принялся изо всех сил ее успокаивать. «Он не предвидел такой реакции и был ужасно расстроен. Весь его вид говорил об этом; лицо даже казалось потемневшим. Но когда Мариэ уехала и я спросила, как только он додумался до такой сцены, спокойно ответил, что это было велением „космической воли“».

— Я помню, как Кос рассказывал о желании доработать пьесу и в финале дать сцену в лесу, где живые встречаются с умершими, — сказал я. — Если задумано было появление персонажей, похожих на Митио и Мусана, то как же обойтись без разговора о самоубийстве?.. Мариэ оказалась в положении человека, которого вынудили смотреть на то, что он больше всего боялся увидеть, но не исключено, что Кос, задумывая эту сцену, предполагал создать глубокие, прямо к сердцу идущие образы.

— Может, ты прав, но актер, игравший маленького инвалида, все время раскачивался и дергался, так что был слышен скрип инвалидного кресла. Не исключаю, что это должно было подчеркнуть, что нижняя часть тела обездвижена, но все-таки… Его руки казались чудовищно длинными, и он все время ими размахивал, иногда даже задевая толкавшего кресло мальчика. Было такое впечатление, будто они базарно переругиваются по-тагальски. Все это приводило в восторг гастарбайтеров с Филиппин, живущих в Иокогаме в общежитии, а мне напоминало старые комедии, в которых появление уродцев сразу вызывало смех. Когда я попыталась расспросить Коса, он ответил, что большая часть диалогов в этой сцене — импровизация актеров…

Какое-то время спустя я узнал, что Кос с труппой вернулся на Филиппины. Но Дядя Сэм остался и по- прежнему живет в принадлежащем Мариэ кондоминиуме. Пригласил разделить с ним квартиру нескольких молодых американцев — частично студентов, частично служащих японских фирм, — и они создали там атмосферу полной непринужденности и вседозволенности. Рассказал мне об этом Асао, которого я случайно встретил на улице, но он, с головой погруженный в дела, связанные с завершением японских гастролей Космической Воли, не проявил особой озабоченности. Кроме того, хотя компания друзей по-прежнему считала своим долгом заботиться о благополучии Мариэ, было похоже, что они сочли правильным не вмешиваться в ее жизнь, пока она сама об этом не попросит.

А потом как-то утром, когда в воздухе в первый раз повеяло осенней прохладой, жена, читая газету, вдруг тихо ахнула. Это была просто маленькая заметка в разделе местных новостей, но то, что в ней фигурирует имя Мариэ, повергло ее в шок. «В одном из кондоминиумов Сэнгава, принадлежащем Мариэ Кураки, постоянно проживающий по данному адресу американец Д. С. напал на некоего С. Т., бывшего мужа владелицы, пытавшегося ворваться в дом, и нанес ему серьезные повреждения. С. Т. уже давно имел проблемы со здоровьем, вызванные неумеренным употреблением алкоголя, и сильный удар в область брюшины способствовал их обострению. Пострадавшего увезли в отделение скорой помощи, где он сейчас находится в критическом состоянии. Д. С. заявил, что его давно уже возмущает С. Т., вечно пьяный бездельник, все время болтающийся у дома в попытках заставить Мариэ возобновить их прежние отношения. Полиция получила сведения, что Д. С. и его приятели постоянно употребляют марихуану, и в настоящий момент расследует все обстоятельства этого дела».

— Почему это опять свалилось на Мариэ? — вздохнула жена, которая, оправившись от шока, чувствовала теперь бесконечную грусть. — Хотя когда такие вещи происходят, невольно чувствуешь, что это неминуемо должно было случиться. И все-таки думать об этом так больно…

— Мне кажется, что английское слово vulnerability[3] — один антрополог определяет его как «свойство, притягивающее несчастья» — лучше всего подходит для объяснения ситуации, в которой сейчас находится Мариэ. Пусть первая трагедия была непредсказуемой, все равно надо признать, что после нее Мариэ стала особенно уязвимой: рана еще остается свежа и слишком заметна. Во всяком случае, мне это видится так.

— Думаю, трое ее телохранителей теперь опять из кожи вон вылезут, чтобы загладить случившееся. Надо признать, что в таких случаях они просто незаменимы, но, по-моему, лучше бы принимать меры для предотвращения таких несчастий. Ведь после они готовы буквально на все… Впрочем, пожалуй, это свойственно их поколению — хранят дистанцию в отношениях даже с теми, кто дорог.

— Возможно, они считают, что до некоторой степени такие происшествия даже полезны, чтобы отвлечься от тех, других мыслей. Ведь, как ты правильно говоришь, после они готовы для нее на все.

На этот раз Асао и его друзья сделали ради Мариэ больше, чем когда-либо прежде. Не только добились того, что с Дяди Сэма сняли обвинение в хранении наркотиков, но и помогли Мариэ устроить дела, необходимые, чтобы начать новую жизнь. Когда все было завершено, Асао пришел ко мне и дал полный отчет.

У Саттяна и раньше было неблагополучно с печенью, и теперь, хотя кризис и миновал, он по- прежнему остается в больнице. Мариэ просидела у его койки, пока опасность не миновала, и сама оплатила больничные расходы. Кроме того, она решила продать свой кондоминиум в Сэнгава и уплатить долги, образовавшиеся в результате гастрольного тура Космической Воли. Остаток, в любом случае, должен был обеспечить средства к существованию. Но в последнее время она заговорила о желании вступить в религиозную коммуну, о которой узнала, уже перестав заниматься в кружке при католической церкви. Пока Саттян под присмотром, это возможно…

— Значит, даже сегодня здесь, в Японии, есть люди, готовые продать все и уйти в монастырь, совсем как в романе Бальзака, — сказала моя жена, и Асао, тщательно взвешивая каждое слово, ответил:

— Но Мариэ не собирается «уходить в монастырь», который был бы сообществом, скрепленным уставом. Мне кажется, речь идет о группе симпатизирующих друг другу людей, сплотившихся вокруг религиозного наставника. Мариэ никогда не нравилось навязывать свои идеи, и она не сообщила нам подробности, но я совершенно уверен, что она выбрала что-то, что полностью ей подходит.

— Вы способны поставить себя на место Мариэ: все трое. Ведь правда способны? Я этим просто восхищена. Вы никогда не убеждаете ее не делать то или это…

— У нас нет над ней такой власти, — ответил Асао и повернулся ко мне: — К., вы ведь в своих романах иногда любите использовать слово «патрон»? Так вот Мариэ «патронировала» нас со времен нашего студенчества. Открыла нам столько нового, как не сумел бы никто. Дала нам совсем особое образование.

— И вы тоже собираетесь вступить в коммуну? — спросила, словно бы размышляя о чем-то, жена.

— Зачем? Почему? — растерявшись от удивления, вопросами на вопрос ответил Асао. — Я ведь сказал, что Мариэ вовсе не собирается оказывать на нас религиозного влияния. И она знает, что у нас есть дела, которыми нужно заниматься здесь…

Дела действительно были. Одной из причин, приведших Асао ко мне, являлась просьба написать письмо в поддержку не столько Космической Воли, сколько самого Коса, который собирался подать заявку на получение гранта от Японского фонда. Я уже слышал о планах Коса, но спросил у Асао, уверен ли он, что Мариэ не изменила отношения к этому делу после того, что произошло в Иокогаме. Он подтвердил, что уверен: спектакль заставил ее пережить чудовищное потрясение, но она безусловно считает, что помощь Косу никак с этим не связана. И так она поступала почти во всех случаях.

Письмо от Мариэ Кураки.

Думаю, кое-что из этого вы уже слышали от Асао — знаете, что, перестав посещать занятия при католической церкви, я примкнула или вот-вот примкну к другой религиозной группе. Хотя, сказать по правде, все еще не понимаю, что значит «вера». Просто по-прежнему питаю какие-то неясные иллюзии.

Иногда мне случалось испытывать душевное волнение, близкое, как я думаю, к «вере», и связано это было с чтением стихов. Например, «Второго пришествия» Йейтса. Читая его вслух, строчка за строчкой, я