перенесла ее из нежилой части дома только из-за сюжета. Однако, как это часто случается, именно образ в немалой степени послужил тому, что Эми, едва зайдя в комнату, тут же настраивалась на возвышенный лад.
Эми очень быстро полюбила свой уголок. На столе лежали Евангелие и Псалтырь. Теперь она каждый день заходила сюда и, вглядываясь в прекрасный лик Богородицы, испытывала совершенно новые для себя чувства. Здесь она забывала о себе и своих невзгодах. В такие мгновения она ощущала себя частицей некоего единого доброго начала и истово молила Бога, чтобы он поскорее послал выздоровление Бет.
Постепенно чувства ее принимали более ясную форму, а потребность быть доброй и справедливой все больше овладевала ее существом. Вот и получилось, что, оказавшись вдали от дома, младшая из сестер Марч самостоятельно отправилась по «пути пилигрима». Она делала лишь первые робкие шаги, ей не у кого было спросить совета, и это приводило к тому, что порой самые искренние намерения оборачивались забавными поступками. Например, вспомнив о завещании тетушки, Эми решила первым делом тоже составить завещание, из коего будет следовать, что, если она вдруг заболеет и умрет, все ее состояние надо разделить по справедливости. Следует заметить, что для Эми это был величайший акт самопожертвования. Свои сокровища она ценила не меньше, чем тетушка Марч – драгоценности, и ей страшно было даже подумать, что ими кто-нибудь завладеет. И все-таки Эми решилась на подобный шаг.
Уединившись, Эми старательно составила завещание. Потом посоветовалась с Эстер по поводу юридической терминологии и попросила ее поставить подпись в качестве свидетельницы. Добрая женщина согласилась, после чего Эми с чувством выполненного долга отложила документ в сторону. «Теперь дождусь Лори, – решила она. – Пусть он будет вторым свидетелем».
Весь этот день не переставая лил дождь. Эми поднялась наверх и вошла в комнату, где находился большой платяной шкаф со старинными нарядами. Эстер разрешала Эми их примерять, и это занятие очень увлекло девочку. Сейчас она облачилась в одеяние из парчи и важно расхаживала перед зеркалом, шурша юбками и приседая в изысканнейших реверансах. Когда парчовое платье ей наскучило, Эми переоделась. Теперь ее голову увенчивал большой розовый тюрбан, который никак не мог ужиться с платьем синего цвета, а то, в свою очередь, пребывало в состоянии непримиримой вражды с ярко-желтой нижней юбкой. Именно в этом облачении и застал ее Лори. Заглянув в дверь, он едва удержался от смеха. Эми, гордо вскинув голову, обмахивалась веером и шуршала юбками. Кроме того, она надела туфли на высоченных каблуках, и каждый шаг стоил ей труда и немалых мук.
Лори потом в лицах изображал ей, какое это было потешное зрелище. Эми шла на негнущихся ногах, а позади семенил попугай Полли, которого она взяла с собой наверх для компании, и, подражая каждому ее жесту, кричал:
– Ну и вырядилась! А ну, помолчи! Пошла вон, уродина! Ха-ха-ха! Поцелуй меня, дорогая!
Но это Лори рассказал позже, а тогда, подойдя к двери, постарался незаметно ретироваться, чтобы не смутить юную модницу. Немного погодя он вежливо постучался и получил милостивое соизволение войти.
– Садитесь, Лори. Я только уберу все эти вещи. А потом мне надо с вами посоветоваться. Это очень важно.
Эми все еще пребывала в своем великолепном одеянии. Попугай пытался было снова что-то крикнуть, но Эми решительно оттеснила его в угол, и он умолк.
– Эта птица меня с ума сведет, – посетовала Эми, разматывая розовый тюрбан. – Вчера, когда тетя спала, – вы же знаете, Лори, как я радуюсь, когда тетя спит днем, – он, как назло, принялся хлопать крыльями. Я заглянула в клетку. Там оказался паук. Я согнала его, и он побежал под книжный шкаф. Полли пошел за ним следом. Можете себе представить, он заглянул под книжный шкаф, подмигнул: «Пойдем, милый, погуляем». Я не выдержала и засмеялась. Тетя проснулась и отругала меня и попугая.
– А как паук? – спросил Лори. – Он пошел гулять с попугаем?
– Да. Он правда вышел. Только Полли его испугался. Он вскочил на спинку кресла и закричал: «Лови его! Лови его!» Пришлось мне опять прогонять паука.
– Все врет! – неожиданно вмешался в беседу попугай. – О Боже мой! – добавил он и с силой клюнул ботинок Лори.
– Попал бы ты ко мне, я бы тебя живо отучил дразниться, – сказал Лори и погрозил попугаю кулаком.
– Ты бы поберег свои пуговицы, милый, – весьма ловко нашелся попугай.
Но тут Эми наконец закрыла платяной шкаф и сказала:
– Я готова. – Она извлекла из кармана сложенную вчетверо бумагу и очень серьезно добавила: – Я хочу, чтобы вы внимательно прочитали это. Мне надо знать, правильно ли я все составила и насколько это соответствует закону. Я сочла своим долгом составить завещание. Жизнь, знаете ли, быстротечна, и я не хочу препираний над моей могилой.
Лори закусил губу и с завидным самообладанием прочитал вверенный ему документ. Он лишь чуть отвернулся в сторону от Эми. И это было единственное послабление, которое он себе позволил. О мере его сдержанности можно судить по тексту манускрипта.
Я, Эми Кертис Марч, в здравом уме и твердой памяти завещаю все свое состояние следующим лицам.
Моему отцу – все лучшие мои картины, наброски, географические карты и произведения искусства, включая рамки. Ему же завещаю сто долларов, пусть поступает с ними по своему усмотрению. Матери моей завещаю все свои платья, кроме голубого фартука с карманом. Свой портрет и медальон тоже пусть наследует дорогая мамочка.
Дорогой старшей сестре я отдаю бирюзовое колечко, если получу его сама, а также зеленую коробочку с голубком, кусок настоящего кружева, можно сделать из него воротник, и мой портрет на память о ее маленькой сестричке.
Джо я завещаю ту булавку, которую чинили сургучом, а также бронзовую чернильницу, она все равно потеряла от нее крышку. И гипсового кролика пусть возьмет, потому как мне очень жалко ее тетрадку, которую я сожгла.
Бет, если она проживет дольше меня, отдаю кукол, маленький столик, веер, полотняные воротнички и новые туфли, если у нее после болезни так похудеют ноги, что она сможет в них влезть. Прошу также передать ей свои сожаления за мои насмешки над ее больной куклой Джоанной.
Другу своему Теодору Лоренсу завещаю папку из папье-маше и глиняную лошадь, хотя он и говорит, что у этой лошади нет шеи. В ответ на проявленную ко мне доброту разрешаю ему также выбрать любую из моих картин, какая ему больше всего понравится. Пускай даже забирает лучший мой шедевр 'Собор Парижской Богоматери'.
Нашему благодетелю мистеру Лоренсу завещаю фиолетовый ящичек с зеркальной крышкой, он может класть туда свои карандаши и вспоминать об умершей девочке, благодарной за доброту к семье, в особенности к Бет.
Лучшей своей подруге Кэти Браун отдаю голубой фартук и кольцо из золотого бисера.
Ханне завещаю шляпную коробку, она давно у меня просит, и всю штопку, которую я сама не успею доделать, в надежде, что она посмотрит на нее и вспомнит меня.
Теперь, распорядившись самыми ценными вещами, которые составляют мое состояние, надеюсь, все останутся довольны и не повинят меня ничем в усопшем состоянии. Прощаю всех. Надеюсь, увидимся после Иерихонской трубы. Аминь.
К завещанию сему и последней воле прикладываюсь со своей подписью, а также печатью.
Ноября, тридцатого дня, 1861 года от Рождества Христова
Имя и фамилию Лори Эми написала карандашом. Она потребовала, чтобы Лори обвел свою подпись чернилами и поставил печать.
– Хорошо, Эми, – согласился он, – но только объясните, кто вас надоумил написать это? Вам кто-нибудь сказал, что Бет раздает свои вещи?
– Нет, – ответила Эми и, положив перед Лори сургуч, красную ленту, свечу и чернильницу, рассказала,
