городские власти огораживают детские площадки и школьные дворы. В эту секунду я испытываю настоящий шок оттого, какая сложная и всепроникающая сеть лжи окутала Портленд. Она, подобно канализационной системе, заползает в каждый дом и наполняет город вонью. Весь город находится внутри периметра лжи.

Алекс — мастер перелезать через заграждения, он уже преодолел половину пути. Он оборачивается и, когда видит, что я все еще как идиотка стою внизу, дергает вверх подбородком, как бы говоря: «Что ты там застряла?»

Я снова кладу руку на стену и тут же ее отдергиваю. Но это не шок от электрического тока, никакого электричества здесь нет. Просто до меня вдруг кое-что доходит.

Нам врали обо всем — о заграждении, о заразных, о миллионах других вещей. Нам говорили, что рейды проводятся для нашей защиты. Говорили, что у регуляторов одна задача — охранять наш покой.

Нам говорили, что любовь — это болезнь. Говорили, что она приводит к смерти.

Впервые я понимаю, что и это тоже может быть ложью.

Сетка тихо ходит взад-вперед. Я поднимаю голову — Алекс раскачивается на сетке и машет мне рукой. Стоять здесь опасно, надо двигаться дальше. Я начинаю карабкаться вверх по сетке. Висеть на сетке ограждения еще хуже по ощущениям, чем бежать по гравиевой дороге. Там мы могли хоть как-то контролировать ситуацию, могли заметить патруль пограничников и попытаться скрыться в бухте. В темноте за деревьями у нас был хоть маленький, но все же шанс уйти от преследования. Здесь мы спиной к пограничным будкам, у меня такое ощущение, что я превратилась в огромную движущуюся мишень с надписью «Застрели меня» на спине.

Алекс оказывается наверху первым. Я наблюдаю за тем, как он медленно и очень аккуратно перебирается через кольца намотанной спиралью колючей проволоки. Потом он осторожно опускается на ту сторону, лезет вниз по сетке и останавливается, чтобы подождать меня. Я в точности повторяю его движения. От страха и напряжения у меня трясутся руки и ноги, но я все же преодолеваю колючую проволоку и спускаюсь вниз. Алекс берет меня за руку и увлекает в лес, подальше от заграждения.

В Дикую местность.

Огоньки пограничных будок мгновенно гаснут, как будто в доме закрыли ставни. Черные деревья и кусты тянутся ко мне, словно тысячи рук, касаются моего лица, цепляются за ноги и плечи. Вокруг начинается какофония звуков — хлопают крылья, ухают совы, под кустами шуршат какие-то невидимые зверьки. Воздух так насыщен ароматом растений и запахами жизни, что кажется материальным, как шторы, которые можно раздвинуть в любой момент. Темнота непроглядная, я даже Алекса не вижу, только чувствую, что он держит меня за руку и тянет глубже в лес.

Пожалуй, сейчас я больше напугана, чем во время перехода границы. Я дергаю Алекса за руку, чтобы он остановился.

— Еще чуть-чуть, — говорит он из темноты и тянет меня дальше.

Мы теперь идем медленнее, я слышу треск сучьев под ногами, шорох веток — это Алекс прокладывает дорогу. Кажется, мы продвигаемся со скоростью один дюйм в минуту, и в то же время граница и все, что лежит за ней, быстро исчезает из виду, как будто ничего этого никогда не существовало. За спиной у меня черно, словно в подземелье.

— Алекс… — начинаю я, голос у меня какой-то придушенный.

— Стоп, — говорит он. — Жди здесь.

Алекс отпускает мою руку, и я непроизвольно взвизгиваю. Тогда он на ощупь находит мои плечи и целует в нос.

— Все хорошо, — говорит он уже нормальным голосом, и я понимаю, что мы в безопасности. — Я никуда не ухожу. Просто мне надо найти этот чертов фонарик. Хорошо?

— Да, хорошо.

Я пытаюсь дышать ровно и чувствую себя ужасно глупо. Может, Алекс уже жалеет, что взял меня с собой? Меня никогда нельзя было назвать мисс Бесстрашие.

Алекс как будто читает мои мысли, он целует меня снова, на этот раз рядом с уголком губ. Я так понимаю, что он тоже еще не адаптировался к темноте.

— Ты настоящий герой, — говорит он.

А потом я слышу, как Алекс шуршит ветками вокруг меня и тихо чертыхается себе под нос. Что он там бормочет, я не слушаю. Спустя минуту он радостно вскрикивает, а еще через секунду широкий луч света рассекает темноту, и я вижу окружившие нас густые заросли.

— Нашел, — Алекс улыбается и гордо демонстрирует мне фонарик, после чего направляет его на землю.

Я вижу наполовину зарытый в землю ржавый ящик для инструментов.

— Мы оставляем его здесь для тех, кто переходит границу, — объясняет он. — Готова?

Я киваю. Теперь, когда видно, куда идти, я чувствую себя значительно лучше. Кроны деревьев у нас над головами напоминают мне купол собора Святого Павла, там раньше по воскресеньям после школы я слушала лекции об атомах, теории вероятности и Законе Божьем. Вокруг шелестят и вздрагивают листья, танцуют черные и зеленые пятна, ветки покачиваются, когда по ним пробегают невидимые зверьки. Фонарик то и дело выхватывает из темноты пару круглых мигающих глаз, они мрачно смотрят из листвы, а потом снова исчезают во мраке. Это так невероятно. В жизни ничего подобного не видела — вокруг все живет, рождается, словно бы с каждой секундой прорастает из земли и тянется вверх, к небу. Мне трудно это передать, но я чувствую себя маленьким несмышленышем, пересекшим границу владений какого-то важного мудреца.

Алекс теперь идет увереннее, иногда он, чтобы я могла пройти, приподнимает низкие ветки деревьев или отбрасывает ногой валяющиеся на земле сломанные сучья, однако, насколько я вижу, мы не идем по какой-то определенной тропе. Через пятнадцать минут я начинаю думать, что мы блуждаем и все дальше уходим в лес без всякого твердого направления. Я уже готова спросить Алекса, знает ли он, куда идти, но тут замечаю, что он периодически приостанавливается и освещает стволы деревьев. На некоторых я замечаю широкие синие мазки.

— Краска… — говорю я.

Алекс быстро оглядывается.

— Наша дорожная карта, — объясняет он. — Мы не заблудимся, поверь мне.

А потом вдруг деревья расступаются. Только что нас со всех сторон окружал густой лес, и вот мы выходим на дорогу — серебристая в свете луны бетонная полоса похожа на рифленый язык.

Дорога вся в выбоинах, местами она вздымается, и мы вынуждены обходить груды обломков бетонного покрытия. Дорога петляет вверх по склону невысокого холма и исчезает за его вершиной, там, где опять начинается черная полоса деревьев.

— Дай мне руку, — говорит Алекс.