Здесь не было храма.

Здесь был храм.

Как в космосе для рабов, сидящих на «веслах» галеры, пряталось тайное море, так в степи варварской планеты, в кабине готовящегося к старту «Вихря», архитекторами-невидимками возводился дивный храм.

Святилище страданий?

Церковь безумия?!

В руках у Лючано возник тяжелый витой бич. Он с оттяжкой взмахнул орудием палача, нанеся ювелирно точный, хлесткий удар по спине брамайни — под лопатку, чуть наискось, ни на палец выше или ниже, по почкам, под единственно правильным углом. Так художник кладет мазок на холст — и, отстранившись, проверяет, не нарушена ли гармония? Угадан ли верный оттенок, чувствуется ли глубина, объем?

О нет, мастер не ошибся! Его картина — настоящий шедевр!

Сунгхари выгнулась иероглифом — невозможным и совершенным в своей невозможности. В движении женщины слились похоть и боль, страдание и страсть, мудрость и сила, и — ожидание!

Ах, еще, еще, мой повелитель!

Пьянящая музыка струилась ниоткуда и сразу отовсюду, то и дело меняя гармонию самым причудливым образом. Сунгхари плыла по воздуху, не касаясь босыми ступнями плит пола. Трехглазые демоны и шестирукие боги, красавицы, совокупляющиеся с мерзкими чудищами, обезьяны, змеи, тигры и гибриды, оскорбляющие природу самим фактом существования эдаких тварей, карабкались друг на друга. Сонм бесов взирал на танцовщицу со стен, увитых диким виноградом, тараща каменные очи. А на высоком троне в глубине храма восседал Гай Октавиан Тумидус — сверкающие золотом доспехи легионера, открытый шлем с гребнем, короткий меч у пояса.

Руки воина были погружены в призрачную сферу.

Внутри сферы, извергаясь наружу и заполняя храм, в черноте космоса роились мириады звезд — словно воин выпускал из улья рой бриллиантовых пчел.

Пел в воздухе бич, чудом попадая в меняющийся ритм музыки. Или это музыка вторила ударам бича? Узор из рубцов покрыл спину брамайни сложным орнаментом. Лючано изо всех сил стремился довести до совершенства это сплетение полос, красных, белых и синеватых, поставив наконец заключительный штрих.

Трое знали: тогда наступит кульминация, сотрясающая миры.

Он хлестал, смеясь.

А женщина танцевала с улыбкой, застывшей на губах, принимая страдание как должное, как необходимый элемент танца и основу вселенной. Так рыба воспринимает воду, птица — небо, а дракон — бесконечность.

Брамайны живут страданиями. Купаются в них, пьют, едят, дышат, черпают в телесных мучениях силу энергетов.

Будни, банальность, свойство физиологии, приобретенное за века эволюции. Но иногда, в исключительных случаях, боль и мука, вознесясь к вершинам искусства, могут не только наполнить тело жаром, способным швырнуть звездолет через половину Галактики.

Страдание может на миг заменить утраченную свободу.

Так было сейчас.

— Есть отрыв! Давай, невропаст!

Пел бич. Танцевала Сунгхари.

— Давай, женщина! Еще, еще! — Легионер на троне близился к оргастическому финалу, круто замешивая черную сферу со звездами в глубине. По левой руке Тумидуса текла кровь, пятная созвездия. — Мы взлетаем!

У края, на пике бытия сходились лицом к лицу противоположности, оборачиваясь друг другом: запредельное наслаждение становилось остро болезненным, а изощренная боль дарила удовольствие.

Это легко понять рассудком.

И невероятно сложно испытать, не повредив понятливый рассудок.

— Да!!! Да! Мы вышли из стратосферы. Давайте, осталось немного! Идем к «Этне»… еще хотя бы пять минут!..

Но всему положен предел. Какой бы запас прочности ни имело тело человека, тело рабыни-брамайни, этот запас не бесконечен. За все надо платить. Слишком остро, слишком быстро, слишком интенсивно; слишком большой приток и отдача энергии — даже организм энергета не рассчитан на подобное.

Движения Сунгхари замедлились. Она оступилась — раз, другой. Улыбка стала растерянной. Женщина моргнула, словно выходя из транса, тихо вскрикнула…

Тарталья выронил бич — и бросился к брамайни.

Подхватить, поддержать, не дать упасть…

Он успел.

Но в то мгновение, когда он ощутил на руках легкое, почти невесомое тело, черная бездна накрыла рушащийся храм, поглотив лики богов, зверей и демонов. Вокруг обломков святилища раскинулся, искрясь переливами звездных россыпей, бескрайний простор Вселенной.

Единственное, что не имеет ни начала, ни конца.

Трое плыли в черноте Космоса.

И звезды вокруг них медленно гасли, закрывая усталые глаза.

На Борго, моей родине, в одном-единственном месте — на острове Туахшан, части Крабового архипелага — никогда не разыгрывались кукольные представления просто для потехи зрителей. Хотя марионетки Туахшана, если верить экспертизе тетушки Фелиции, наилучшие.

Туахшанские кукловоды выводили свои творения «на люди», только желая умилостивить богов. Тамошние боги — существа вероломные, с кучей комплексов. Любой человек с такими фобиями и маниями давно угодил бы в психушку. А боги — ничего, держатся.

Вот туахшанцы и разыгрывали представления на свадьбах, при рождении ребенка, после насильственной смерти кого-то из соотечественников, проводя очистительный обряд. Короче, если требовалась вышняя благосклонность.

И никак иначе.

Может быть, ублажая клиентов где попало, я навлек на себя гнев островных божеств? Вряд ли. Я и на Туахшане-то был всего дважды, в раннем детстве, с тетушкой…

Что за дурацкие мысли порой лезут в голову?!