— Прогресс на Сечене в ваших руках, граф!

Адольф Штильнер вытер лоб клетчатым платком и перевел дух. Взяв огромную, «сиротскую» кружку с чаем, он щедро набуровил туда из вазочки малинового варенья. Всякий раз, когда профессор, известный в научных кругах космобестиолог-теоретик, наезжал в Мальцовку, ключница Матрена велела дворовым девкам тащить из погреба три, если не четыре банки с малиной.

Лючано успел выяснить на собственном горьком опыте: эту ягоду, тертую с сахаром, кидают в кипяток от простуды. Чтобы, значит, в пот бросило. Наверное, профессор Штильнер был вечно простужен или, извращенец, любил, когда его бросает в пот. Выпитого им чаю с малиной хватило бы для лечения дюжины страждущих гриппозников.

— А вы как думаете, голубчик? — откинувшись на подушки, спросил граф.

Он обращался к Тарталье.

По мнению Лючано, прогресс на Сечене вполне мог обойтись без финансовых вливаний со стороны Аркадия Викторовича. Особенно прогресс в лице евгенического центра «Грядущее», где Штильнер числился в учредителях.

Но прямо сказать об этом графу, меценату и филантропу…

Еще перед открытием «Грядущего», описывая радужные перспективы развития евгеники, профессор умудрился так задурить Мальцову голову, что взносы прочих спонсоров — включая двух мильонщиков, князя Кармазова и фабриканта Саввы Брынных! — померкли перед щедростью его сиятельства.

Лючано вслух подверг критике этот жест доброй воли:

— Стоит ли шиковать на благо какого-то сомнительного «социал-управления эволюцией человека»?!

Ответный удар Штильнера был беспощаден:

— Милостивый государь! Я тоже, в свою очередь, полагаю финансирование вашего «Вертепа» швырянием денег на ветер! Три года вы за счет графа ездите по деревням, скупаете крепостных недорослей и занимаетесь с ними малохудожественной ерундой. Думаю, так продлится еще лет десять, потому что шарлатанство — дело трудоемкое и требует времени. Но, заметьте, я держу свое мнение при себе и не лезу к его сиятельству с вредными советами…

Чувствовалось, что изучение агрессивных флуктуаций континуума не прошло для космобестиолога даром.

Однако при всей своей напористости Штильнер был бескорыстен. Евгеника не имела прямого отношения к космобестиологии, да и косвенного не имела тоже, но профессор отдался новому увлечению с пылом вышедшего в тираж ловеласа, коему вдруг призналась в любви юная красотка.

Им овладела пламенная страсть, свойственная большинству образованных техноложцев, чьи планеты вошли в Галактическую Лигу не слишком давно.

Есть ли смысл развивать местную энергетику, заново изобретая паровоз, ползя улиткой от наглого ветряка к робкому электричеству? — когда правительства подписали ряд соглашений с Лигой, в десяти верстах от твоего дома строится космодром, и мальчишки уже не бегают смотреть на «пришлецов», потому что привыкли. Год, полтора, и вот ты собственными глазами видишь, как на взлетное поле садятся межзвездные лайнеры, а точно рассчитанная гематрица движет твой вчерашний суперпаровоз без угля и кочегара. Ты продаешь карету, покупаешь недорогой мобиль, на котором установлен всеядный двигун. Словно в отместку судьбе, которая вдруг превратила твой центр Мироздания в захолустную окраину, ты начинаешь изучать космобестиологию — науку, рычаг которой можно приложить лишь там, на космических трассах. Этим ты лечишь язву — острый комплекс неполноценности. Ты втайне завидуешь брамайнам, гематрам, вехденам…

Всем расам энергетов без исключения.

Ты сетуешь на причуды эволюции, сороки, которая этому дала, этому дала, а этому — лично тебе и твоим соотечественникам — не дала. И наконец ты задаешься главным вопросом, от которого напрямую зависит бурный рост родной экономики:

«Почему при смешанном браке между, скажем, гематром и варваркой свойства гематра не передаются по наследству? Почему ребенок рождается чистокровным варваром?!»

Сечень приобщился к цивилизации около ста пятидесяти лет тому назад. Естественно, что профессор Штильнер не застал периода первых контактов. Но неврозами и комплексами «нувотерров» он страдал так, будто его родину облагодетельствовали вчера. В крайнем случае позавчера.

— А шансы на успех есть? Сами знаете, в последнее время «Грядущее» не баловало нас открытиями, способными толкнуть евгенику вперед…

Граф Мальцов пытался подвести под свое меценатство хоть какую-то разумную базу.

— Разумеется! — вскричал Штильнер. Между передними зубами его застряла крошечная косточка малины, делая профессора щербатым. — Аркадий Викторович, наши ученые на грани прорыва! Вы в курсе, что многие признаки, в частности, способность к физиологической концентрации энергоресурса, определяются не двумя генами, а особой комбинацией доминантных генов из разных пар, возможно, вместе с некоторыми гомозиготными рецессивными генами! Эти комбинации очень редко наследуются целиком и в неизменном виде…

— Я понял, Адольф Фридрихович! — Если граф что-то и понял, так лишь одно: он выпустил из бутылки злого гения, который сейчас заговорит всех насмерть. — Значит, шансы есть…

— И они велики! Почти все комбинации распадаются в процессе созревания половых клеток, и при объединении яйцеклетки и сперматозоида формируются новые сочетания. Данная пересортировка и рекомбинация генов имеют для нас совершенно особое значение…

— Вы, профессор, великий человек, — вздохнул Лючано, поднимаясь из кресла. — Когда в вашем центре наконец найдут способ скрестить вас с молоденькой красоткой-вудуни так, чтобы новорожденный Пемба Штильнер ухватил за хвост ближайшего Лоа, вам поставят памятник. В бронзе, во дворе центра. Рядом поставят памятник Аркадию Викторовичу, из чистого золота, и по заслугам. А меня в «Грядущем» не изобразят даже в виде карикатуры, углем на белой стене. Поэтому, с вашего позволения, господа, я откланяюсь.

— Вы не обиделись, голубчик? — с отеческой заботой спросил граф.

— Ни капельки.

Лючано хотел добавить, что и сам бы не возражал, унаследуй его сын физиологические особенности брамайнов или вехденов, что даже женился бы ради этого на какой-нибудь привлекательной энергетке…

Потом вспомнил, что холост, жены не имеет, а детей не любит, и вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь.