— Уже нет. Со вчерашнего дня ты — свободный. Полноправный гражданин Сеченя. Моя адвокатша связалась с графом Мальцовым. Аркадий Викторович дал согласие и подписал твою вольную. Вот, смотри, если не веришь. Тут и вольная, и контракт.
Тарталья толкнул по столу к собеседнику плоский скрин-планшет, где хранилась документация по труппе. Нужный файл он заранее вывел на дисплей. Пять минут он с удовольствием наблюдал, как обалделый до полной невразумительности Степашка читает текст, потешно шевеля губами.
— Убедился?
Степашка поднял на Лючано безумный взгляд.
— Благодетель!
Он вскочил, рывком обогнул стол, бухнулся перед Тартальей на колени:
— Благодетель! Отец родной!
Парень схватил руку «отца» и принялся истово ее целовать.
— По гроб жизни!.. для вас!.. все, что прикажете…
В первый миг Тарталья растерялся. Затем попытался высвободить руку. Это удалось не сразу, Силенок молодому невропасту было не занимать.
— Не дури! Хватит! Ну, вставай, вставай… Я кому сказал?! Встать! Немедленно!
Окрик помог: на лицо Степана вернулось прежнее, знакомое выражение.
— Ты теперь свободный человек. В отличие от меня. Слышишь? Сво-бод-ный! Гражданин, в душу тебя насквозь! Значит, веди себя соответственно.
Шмыгая носом, Степашка вернулся на прежнее место.
— Вот так-то лучше. Садись. Платок есть? Рожу вытри. Соображать можешь?
— М-могу…
— Соберись. Директор в первую очередь головой думать должен. Раскисать будет некогда, привыкай. Контракт прочитал?
— Какой контракт?
— Твой контракт, с графом.
Лючано понял, что Степашка после вольной уже ничего толком не читал.
— Мой? С графом?!
— А ты как думал? Теперь ни я, ни его сиятельство тебе приказывать не можем. Заруби себе это на носу, как дважды два — четыре. Читай. Если что не так — говори, обсудим. Имеешь право и не подписывать, между прочим. Бросай театр к чертям и мотай на все четыре стороны.
— Как же я наших брошу? Они ж… — Маховики мыслей начали со скрипом проворачиваться в Степашкиной голове, набирая обороты. — Нет, я с «Вертепом» заодно… Раз надо, раз больше некому… Буду директором! Пока вы не вернетесь!
— О! — со значением поднял палец вверх Лючано. — Кажется, я в тебе не ошибся. Срок действия контракта видишь?
— …Три года, с правом досрочного расторжения по обоюдному согласию сторон, — прочел вслух Степан, отыскав нужный абзац, — Это на случай, если адвокатша вам срок скостит? Если вы раньше вернетесь?!
— Именно. Но ты на это особо не рассчитывай. Остальное смотри.
— Я смотрю. Только… Я, значит, теперь свободный, а вы? Вы, Тарталья?
«Неужто и впрямь так переживает? Успокаивать его… Меня б кто успокоил!»
На душе скребли кошки.
— Как у вас на Сечене говорят, Степан Осипович? «От тюрьмы да от сумы — не зарекайся»? Верно говорят. Ничего, — Лючано зло сощурился, и Степашка подался назад: до того хищным, незнакомым показался ему отставной директор, — легату мое рабство еще поперек горла встанет. Слышал, как суд приговор в узел завязал? Хороший узел, скользкий, для петли в самый раз…
Он с болезненным наслаждением вспомнил финал заседания.
Слова судьи капали расплавленным серебром.
В принципе, выслушав сей перечень ограничений, гард-легат имел полное право забрать заявление обратно и предоставить заботы о Борготте пенитенциарной системе Китты, но Тумидус слушал молча, не перебивая. Лишь катал желваки на скулах и постепенно бледнел — от ненависти? от духоты, вопреки кондиционерам царившей в зале?
Судья выдержал паузу, давая истцу время подумать.
Бронзовая статуя осталась безмолвной.
— Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. — Толстяк-судья коснулся обруча в волосах. На пальцах остался священный жир, которым был смазан обруч. — Объявляю заседание суда закрытым.
— …дочитал. Вроде нормально. — Степан взял в руку маркер. — Подписывать тут?
— Уверен, что нормально?
— Вы ж его читали? Контракт?
— Читал.
— Значит, было б что не так — упредили бы.
— Эх, Степан, наивный ты человек. Нельзя людям на слово верить. Дрянь — люди. Я, когда с легатом договор подписывал, один-единственный пунктик поленился вставить… И где я теперь? — Тарталья похлопал себя по соответствующему месту, демонстрируя, где он теперь находится, — То-то! Вдруг у меня своя скрытая выгода есть?
Степашка заново пробежал глазами текст контракта. Внимательно посмотрел в лицо Лючано:
— Нету здесь вашей выгоды. И подвохов нету. Только, раз вы велели, я хоть тыщу раз подряд читать стану. Так и знайте.
И он уверенно расписался на планшете.
— Поздравляю, синьор директор.
Лючано без улыбки протянул парню руку. Не лобызать — пожать.
— Осужденный Борготта, на выход.
Когда Лючано поднялся с койки, один из вошедших охранников продемонстрировал ему браслеты. А второй, любитель остренького, только руками развел: мол, сами знаем, что бежать не станешь. Но — по уставу положено. Тарталья кивнул, подставив руки. Положено — значит, положено, ничего не попишешь.
— Вперед.
Никаких личных вещей, кроме того, во что он был одет, Тарталье не полагалось. Да и одежку с
