Продемонстрировать свою ученость перед нижестоящими никогда не бывает лишним.

– А-а, лазутчики-пролазы! – презрительно осклабился один из стражников, молодой здоровяк с рябой физиономией. – Тоже мне, демоны! В любую дыру затычка, тащись, куда пошлют, – хоть у нас, хоть у варваров, хоть у этих… на островах Ямато в Восточном море! Гляди, братва, складно выходит: там Восточное Ямато, здесь – Восточные казематы!

И стражник плюнул на пол, желая подчеркнуть свое отношение к заморским шпионам.

– Вот уж чего не люблю, так это когда язык поперек ума суется, – начальник заговорил медленно и степенно, что предвещало грозу для осмелившихся поддержать рябого болтуна. – Ладно уж, поучу вас, безмозглых… Сошелся я тут на днях с одним монашком, из изменников – всего-то сутки с лишним и просидел, попутчик Будды, прежде чем повели его топором телегу рубить! [63]

Начальник на миг расплылся в ухмылке – нечасто доводится вовремя блеснуть подслушанным изречением!

– Ну, да не в этом дело… Остановился я вечерком у его решетки, чтоб помочиться – не со зла, так, смеху ради, ну и приспичило опять же!.. Слово за слово, струя за струю – разговорились. Ночи в казематах длинные, я ему про жизнь караульную, про задержку жалованья, про жену-стерву; он мне – про то, как лет пятнадцать тому назад плавал по указу тайного наставника Чжана аж на самый остров Рюкю! С тамошними сянь-иноками[64] связи налаживать, привет от горы Сун ихним горам передать!

– Где еще и доведется с образованными людьми повстречаться! – льстиво бросил из угла Змееныш Цай. – Вот уж и вправду: только в казематах!

Начальник нахмурился, усмотрев в сказанном некий намек, но решил не связываться с новым палачом- любимчиком.

Ночевать Змееныш остался прямо здесь. Заплечных дел мастер, сопровождавший Цая в канцелярию, по дороге проникся расположением к умелому да удачливому собрату по ремеслу и до глубокой ночи провозился вместе с ним в пыточных каморках-чуланах – инструмент по руке подбирали. Заодно и поговорили о наболевшем: узники пошли то худосочные, на десятом батоге водой отливать приходится, то деревяшки бесчувственные, пили-строгай, а все без толку – ну а начальство торопит, покрикивает, жалованье урезать грозится… Тяжела ты, работенка заплечная!

И впрямь:

Расположившись в караулке, Цай ковырялся в собранном мешке, лязгал, громыхал, временами извлекал на свет какую-нибудь хитромудрую железяку и покручивал в пальцах. В подобные моменты взглянувший на него солдат передергивался, как будто кислого хлебнул, и норовил мигом отвести взгляд.

Один начальник абсолютно не интересовался новым работником – все взахлеб рассказывал про далеких шпионов-ниндзя, о которых услыхал от монаха-изменника. Уж очень нравилось начальнику все заморское: от малайских подштанников до крадущихся демонов.

Да еще, пожалуй, был равнодушен к Змеенышу старикашка писарь. У этого разнесло всю щеку от больных зубов, половина писарской рожи была криво замотана ватным полотенцем, и доносившиеся из-за ткани стоны выходили гулкими и протяжными – ни дать ни взять заблудшая душа стенает от горя!

Похоже было на то, что писарь вообще живет в казематах. Во всяком случае, у почтенного крючкотвора нашлись в заначке и поношенный тюфячок, и латаное-перелатаное одеяльце, и изголовьице из обожженной глины – запасливый старичок оказался!

Стонал, сердечный, а ушко востро держал, топорщил из-за полотенца!

Небось надеялся отвлечься от скорбей зубовных рассказом про удивительных лазутчиков…

– Вверх прыгают – на верхушку клена с одного прыжка! Под водой сидят – сутками! В замок прокрадутся – утром встанешь, а ты уже зарезан! Собственную руку изо всех суставов вынимают! В три раза длинней становится! Треснешь такой ручищей из-за угла, и гирьки на цепи не надобно! Вот они какие, ниндзя!

И начальник еще раз со вкусом повторил название иностранных чудо-шпионов.

– А по небу они, случаем, не летают? – поинтересовался рябой стражник, тщетно пытаясь выдоить из пустой корчаги хоть каплю вина.

Пить на посту запрещалось, но караульщикам было не впервой обходить запреты – особенно если новый палач сам выставляет разгонное угощеньице!

– Летают! – с уверенностью подтвердил рассказчик.

– И все укусить норовят, – рассеянно добавил Змееныш, обматывая паклей треногу крохотных тисочков.

– Что?!

– Да ничего, это я просто… племянник у меня есть, маленький совсем – как комара или муху увидит, давай криком кричать: «Летает! Летает! Укусить хочет!» Вот к слову и вспомнилось…

Возмущению начальника караула не было предела. Змееныша осудили, заставили тридцать три раза извиниться, подтвердить, что ничего худого и в мыслях не держал, что просто оговорился с устатку и непонимания, а в наказание пришлось выслушать длиннейшую историю про славного ниндзя, который неделю просидел в отхожем месте, дыша через трубочку, дабы приколоть копьем местного князя.

Змееныш выслушал и восхитился.

К этому времени старик писарь уже давно храпел в своем уголке, следом за ним стали мирно посапывать и стражники, начиная с рябого; один начальник все крепился, все рассказывал…

Наконец заснул и он.

Змееныш неслышно поднялся на ноги и в два шага оказался возле стола. В руках Цай держал объемистую тыкву-горлянку с водой. Он тщательно промыл винные корчаги, а опивки слил обратно в тыкву и засунул ее в мешок.

Лазутчику вовсе не улыбалось, чтобы завтра какой-нибудь опытный следователь учуял на дне корчаг остатки сонного снадобья, которое он, не жалея, насыпал в вино.

А так – ну, упились охраннички, с них и спрос…

Вскинув на плечо мешок с инструментом, Змееныш даже не стал обыскивать спящих с целью отыскать ключи от темниц. Просто постоял немного над начальником и подумал, что покойная бабка Цай наверняка не одобрила бы методы удивительных «крадущихся демонов». Слишком сложно… хотя во многом правда – полжизни сидишь в дерьме по самую макушку!

И все-таки – руку из суставов… ишь ты!

Надо будет попробовать.

Небось спину такой рукой чесать, особенно если ногти длинные, – одно удовольствие!

…Канга невыносимо давила на истерзанные плечи.

Когда в замочной скважине заскрипело – осторожно, испытующе, словно змейка со стальной чешуей скользнула в незнакомый лаз, – монах даже не шевельнулся.

Он сидел у стены, скрестив ноги; исхудавший, прямой, неподвижный, и постороннему взгляду трудно было определить, дышит он или уже давно покинул сей приют скорбей.

Лицо, вырубленное из угловатого куска дерева неизвестной породы, оставалось отрешенно- равнодушным, и холод сырой стены поглаживал зябкими ладонями спину, обласканную батогом.

Назойливая змейка с легким скрежетом продолжила исследование замка, покусывая металлические внутренности острыми зубками, выгрызая крупицы неподатливой плоти, заставляя осыпаться мельчайшие частицы… язычок жала на миг показался в дверной щели и тут же выскользнул, а с той стороны донеслось слабое погромыхивание – так отзывается гром из-за горного хребта, когда грозой еще даже не пахнет, и только сухие зарницы изредка пробегают по безмятежному небосводу.

Дверь открылась без скрипа.

Змееныш спрятал инструменты обратно в мешок и неожиданно для себя самого вспомнил свое первое дело. Тогда ему поручили тайно выкрасть из областной темницы Линъаня знаменитого гадальщика по прозвищу Бирюзовый Дин. Гадальщик прогневал местного правителя уезда – напророчил ему неприятности