будто сохлый лист. Лезвия меняли твердость на хрупкость, чтобы в конце концов рассыпаться прахом.
Червя гарпия растоптала. Потом вырвала из земли настоящие корни куста, пытавшегося отрастить новые стволики. И отошла в сторону, не мешая восстановлению якоря.
Ждать пришлось недолго. Хрусталь стен и арок дворца, восстающего из праха, едва ли на высоту копья воспарил над грудами щебня, а к Келене уже неслись три новорожденных цербера. Дракончик-семиглавец, не больше двух локтей в холке, с преданностью глядел на хозяйку, блестя глазками-бусинками, и вилял чешуйчатым хвостом. Басовито гудел многолапый шершнель-гигант, наворачивая круги над гарпией. Мохнатое брюхо щетинилось иглами цвета запекшейся крови.
Третий цербер был саранчой с паучьими жвалами.
Паразита можно убить навсегда. Но Келена нуждалась в своре, чтобы обложить доминанта. Церберы из мелких паразитов выходят отменные: хваткие, бесстрашные. Сторожа, гончие, ярчуки. Для перерождения их всего лишь надо убить. Первая смерть, и они твои.
«Всего лишь…» – усмехнулась гарпия.
– Рядом! – велела она и взмыла в воздух.
Все церберы умели летать, стремясь приблизиться к облику хозяйки. Троица без колебаний последовала за Келеной. Ей пришлось снизить скорость полета, иначе малыши отстали бы. Им нужно время, чтобы окрепнуть.
Кружась над полем боя, гарпия смотрела вниз.
Путник на осле покидал негостеприимный дворец, топчась на месте. Он не уедет – и не вернется. Одно целое с якорем. Яркое воспоминание, татуировка на сердце – такое не выцветает с годами. Память Биннори удерживает его здесь надежнее цепей. Но что станет с мэтром Томасом, когда творящая жизнь поэта подойдет к концу? Когда психоном сделается единственным пристанищем изгнанника?
Уедет?
Вернется?
Келена не знала ответа.
Она полетела по дуге, намечая кольцо отчуждения вокруг окопавшегося в центре доминанта. По дороге гарпия искала якоря, требовавшие зачистки. В ущелье, наполненном стонами, свора пополнилась двумя церберами: хищной розой и змеей с головой старика. Замок над морем оказался чист – здесь паразитов не было. С фрегата, вечно тонущего в пучине, к ней присоединилась стая зубастых барракуд. Стаей обернулся полип-многоножка – его Келена разорвала в клочья.
Плавники рыб-церберов трепетали, создавая мерцающие ореолы.
Поток живительного анемоса изгибался, следуя за гарпией. Надо было закольцевать его, освободив от паразитов еще по меньшей мере три якоря. Лишь тогда доминант окажется в блокаде, отрезан сворой от всех источников пищи, кроме избранного вначале.
Холм в глубине леса, где сражались поэт и его визави, она миновала без боя. Слишком близко к логову доминанта. Не надо дразнить зверя. Да и чутье подсказывало: на холме паразитов нет. Якорь чист, как и замок над морем.
Дальше начались незнакомые места. Внимание привлекла кукольная деревенька, карамельная до тошноты. Едва Келена спикировала, разрушая боевым кличем маскировку, земля вспучилась, лопнула жирным бутоном – и в небо поднялся кашалот в чешуе из бритв. Блики, отсветы на стальных лезвиях – мыльный пузырь-гигант.
Лязгнули челюсти, способные перекусить матерого несвезлоха. Из спины ударил фонтан огня. Ливень искр упал на деревню. Домики вспыхнули, окутались клубами дыма. Помощь своры пришлась кстати. Келена справилась бы и сама, но тварь измотала бы гарпию до состояния мокрой тряпки. А так свора налетела на кашалота, вырывая куски из могучей туши, и гарпии осталось лишь добить паразита – выцарапав ему глаза, она по локоть вогнала руки в податливую, дряблую плоть.
Часть барракуд погибла в драке. Пострадали шершнель и змея-старик. Зато к своре в итоге присоединился ковер-самолет, сотканный из жгучей крапивы.
– За мной!
Гряда заснеженных пиков упирается в небеса. В облаках пыли кишат муравьи с жалами ос. Долина анемонов с бездонной пропастью на краю. Реки текут кровью и золотом. Города сверкают изумрудами и расплавленной бирюзой. Башни из слоновой кости возвышаются в пустыне…
– Вперед!
Келена летела, сражалась и снова летела. Она смертельно устала. Крылья отказывались держать гарпию. Тело налилось свинцом. Женщину-птицу тянуло к земле – рухнуть, забыться, уснуть вечным сном.
– За мной!
Наконец впереди замаячил дворец с бардом-изгнанником. Карантин установлен. Поток анемоса тихо гудел, замкнувшись в кольцо.
– Охранять!
Неутомимые церберы умчались по маршруту, проложенному хозяйкой. Свору питал анемос родного – теперь это была их родина! – психонома. Не зная усталости, они будут кружить по кольцу отчуждения, пока гарпия не призовет их для решающей битвы.
Из последних сил Келена поднялась выше. Она хотела увидеть результаты своих трудов. Карантин обозначало кольцо молочно-белого тумана, который отсекал берлогу паразита от мира души Томаса Биннори. В центре кольца психоном вспучивался, подобно нарыву вокруг занозы, глубоко вошедшей в тело.
Нарыву надо дать созреть.
Тогда придет очередь ланцета.
– Вам плохо, сударыня? Вам помочь?
– Со мной все в порядке.
Плясали свечи шандалов. Плясало кресло с пациентом. Плясали слуга, доцент Кручек, капитан Штернблад, псоглавец… В иной раз это было бы смешно. Спасибо жесткому хвосту – без опоры гарпия наверняка упала бы.
Упасть не с небес, а просто так.
Вот потеха…
– Мне нужен отдых.
– Проводить вас до дома? Мы можем вас отнести, если пожелаете.
– Благодарю за заботу, – Келена вымученно улыбнулась. Она не сомневалась, что в случае необходимости маленький капитан отнесет ее хоть на край света. – Я долечу. Тут недалеко. Как себя чувствует пациент?
– Он спит!.. – трагическим шепотом сообщил слуга. – Но во время сеанса мэтр приходил в себя. Просил есть. Я принес бульона с тефтельками… Сударыня… госпожа моя… Храни вас Вечный Странник! Вы посланы нам судьбой…
– Вы меня смущаете. Не спешите с благодарностями. Возможно, настанет день, и вы поспешите с проклятиями. Самое трудное – впереди. Доброй ночи, господа!
Хорошо, что лететь и вправду близко, подумала гарпия. Спасибо предприимчивой девчонке. Надеюсь, я поставила ее брату славный якорек.
Прикрыв чайник крышечкой, Мартин Гоффер погрозил ему пальцем:
«Смотри у меня!»
Дурацкий жест и суровое выражение лица были частью давнего ритуала. Пять лет назад он подарил учителю этот чайник. Нарочито грубая керамика отлично держала тепло. А бока украшал двуцветный барельеф: горы в дымке, над вершинами парят драконы.
Учитель обрадовался подарку. Окрыленный, Мартин тут же взялся заварить в нем любимую смесь: черный баданденский «Золотник», красный ла-лангский «Туманы Йенг-Пу» и чуть-чуть сушеных ягод ежевельника. Он очень старался, дотошно соблюдая все тонкости. Взмок, устал, выложился целиком, без остатка…
В итоге получилась полная дрянь.
Горький, прелый, напиток отдавал грибами-нетопырниками. Учитель отнесся к неудаче философски, но
