полон. Парень сказал «спасибо». — Бродский ошарашенно потряс головой. — А я ответил «без проблем, босс». И тут я вроде бы плюхнулся в собственную голову, и оказалось, что все вокруг по-прежнему. Мы с Кембри идем по полю. Считаете меня психом?

— Нет. Но хочу, чтобы вы пока держали это при себе.

Плотно сжатые губы под маской растянулись в ухмылке.

— О, и тут без проблем. Я… я просто… нам приказано докладывать обо всем необычном, и я подумал…

Быстро, не давая Бродски времени на размышления, Оуэн отчеканил:

— Как его звали?

— Джоунси Три, — ответил Дог и тут же вытаращил глаза: — Мать твою! Понятия не имел, что смогу ответить.

— Как, по-вашему, это что-то вроде индейского имени? Вроде как Сонни Убийца Шестерых или Рон Девять Лун?

— Возможно, хотя… — Бродски приостановился, наморщил лоб и выпалил: — Это ужасно! Не когда все происходило, но позже… при одной мысли о таком… это все равно… все равно… — Он понизил голос. — Все равно что тебя изнасиловали, сэр.

— Оставь, — сказал Оуэн. — Постарайся забыть. У тебя много дел?

— Не очень, — улыбнулся Бродски. — Всего несколько тысяч.

— В таком случае вперед.

— О'кей.

Бродски отступил, но тут же обернулся. Оуэн смотрел на загон, где раньше содержались лошади, а теперь томились люди. Большинство задержанных заперли в сарае, но дюжину-другую согнали на выгул, словно для какой-то гротескной вечеринки. Предоставили утешаться в компании друг друга? Какой-то длинный парень стоял поодаль. Тощий, понурый, в огромных очках, словно настоящий филин. Бродски перевел взгляд с обреченного филина на Андерхилла:

— Вы не собираетесь послать меня в психушку? Или к шринку?

Разумеется, ни тот, ни другой даже не подозревали, что костлявый парень в старомодных роговых очках и есть настоящий шринк.

— Ни за… — начал Оуэн, но прежде чем успел договорить, из «виннебаго» Курца раздался выстрел, сопровождаемый отчаянным воплем.

— Босс? — прошептал Бродски.

Оуэн разобрал это слово за ревом моторов. Вернее, прочитал по губам. И еще три:

— О, мать твою…

— Иди, Дог, — сказал Оуэн. — Тебя это не касается.

Бродски продолжал смотреть на него, нервно облизывая губы. Оуэн кивнул, пытаясь казаться уверенным, властным, настоящим командиром-у-которого-все-схвачено, все-под-контролем. Может, это и сработало, потому что Бродски повернулся и отошел.

Из «виннебаго» с написанной от руки табличкой на двери (БЕЗ ВЫЗОВА НЕ ВХОДИТЬ) все еще неслись крики. Оуэн повернул было туда, но парень, стоящий в стороне от других заключенных, окликнул его:

— Эй! Эй вы! Постойте, мне нужно поговорить с вами!

Еще бы, подумал Андерхилл, не замедлив шага. Бьюсь об заклад, у тебя уже готова трогательная сказочка и тысяча причин, почему тебя нужно немедленно выпустить отсюда.

— Оверхилл? Нет, Андерхилл. Вас ведь так зовут, верно? Конечно, так. Мне нужно поговорить с вами: это важно для нас обоих.

Оуэн вдруг перестал внимать воплям из «виннебаго», постепенно перешедшим в рыдания, и остановился. Там, конечно, далеко не все в порядке, но по крайней мере хоть не убили никого, и то хорошо. На этот раз он пристальнее пригляделся к парню в очках. Тощий как палка и трясется от холода, несмотря на пуховик.

— Это важно для Риты. — Тощий говорил громко, перекрикивая шум. — И для Катрины тоже.

Выдав эти имена, парень бессильно обмяк, словно тащил их, как тяжелые булыжники из глубокого колодца, но Оуэн, потрясенный упоминанием о жене и дочери, едва это заметил. Откуда совершенно чужому человеку знать такое?

Первым порывом было броситься к незнакомцу и спросить, откуда ему все это известно, но он и так опаздывал… на встречу с Курцем. И если до сих пор никого не убили, возможно, все еще впереди.

Оуэн в последний раз вгляделся в человека за проволокой, запоминая его лицо, и поспешил к «виннебаго» с табличкой на двери.

Перлмуттер читал «Сердце тьмы», смотрел «Новый Апокалипсис» и много раз думал о том, что имя «Курц» словно нарочно подобрано для подобных обстоятельств. Он готов был поставить сотню долларов (немалая сумма для нищей артистической натуры вроде него), что это не настоящее имя босса: по- настоящему его могли звать Артуром Хользэпплом, или Дагвудом Элгартом, а может, и Пэдди Мэлони. Курц? Сомнительно. Почти наверняка псевдоним, такой же театральный реквизит, как отделанный перламутром револьвер сорок пятого калибра у Джорджа Паттона. Некоторые солдаты, бывшие с Курцем еще со времен «Бури в пустыне» (самому Арчи Перлмуттеру и близко не довелось стоять), считали его спятившим сукиным сыном. Арчи придерживался того же мнения. Иными словами, крыша у него давно уже съехала. Совсем как у старика Паттона. Не исключено, что бреясь по утрам и глядя на себя в зеркало, он повторял: «О ужас, ужас, ужас» — драматическим шепотом Марлона Брандо.

Поэтому Арчи испытывал нечто вроде нервной дрожи, впрочем, вполне привычной, провожая Третьего Помощника Повара Мелроуза в жаркую духоту командирского трейлера. Курц выглядел совсем неплохо. Восседал в плетеной качалке того пятачка, что считается гостиной. Он снял комбинезон, висящий теперь на двери, через которую вошли Перлмуттер и Мелроуз, и принимал их в кальсонах. Со спинки качалки свисала кобура с пистолетом, не отделанным перламутром сорок пятого калибра, а девятимиллиметровым автоматическим.

Всю электронику уже установили. На столе Курца бурчал факс, выплевывая нескончаемую бумажную ленту. Каждые пятнадцать секунд компьютер восклицал жизнерадостным механическим голосом: «Почта!»

Три радиоприемника — звук одного приглушен — трещали, перескакивая с одной частоты на другую. На искусственной сосне позади стола висели два снимка. Как и табличка на двери, они всегда были вместе с Курцем. На том, что слева, с подписью ИНВЕСТИЦИИ, был изображен ангелоподобный мальчик. Правая рука поднята в скаутском приветствии. На том, что справа, помеченном ДИВИДЕНДЫ, — вид Берлина с воздуха, снятый в сорок пятом. Два здания уцелели, но кругом одни развалины.

Курц помахал рукой из-за стола.

— Не берите в голову, мальчики, это просто шум. Я поручил Фредди Джонсону с этим разобраться, но сейчас отослал его в столовую перехватить чего-нибудь. Велел ему не торопиться… пусть спокойно лопает все четыре блюда, потому что… ситуация… ситуация, мальчики… ситуация здесь… почти… СТАБИЛИЗИРОВАЛАСЬ! — Он ощерился в свирепой ухмылке ФДР[53] и стал раскачиваться на стуле. Вместе с ним, как чудовищный кулон, моталась кобура.

Мелроуз нерешительно улыбнулся в ответ. Перлмуттер улыбнулся тоже, но менее сдержанно. Похоже, он наконец сообразил, что собой представляет Курц: босс попросту экзистенциальный тип личности, одержимой честолюбием, стремлением подражать сильным личностям… и приходится надеяться, что последнее его заявление — хороший знак. Чудесный знак. Гуманитарное образование не такое уж великое преимущество в военной карьере, но все же кое-чему помогает. Например, вовремя ввернуть подходящую фразу.

— Единственный мой приказ лейтенанту Джонсону… опаньки, никаких чинов, я хотел сказать, моему старому приятелю Фредди Джонсону — помолиться, перед тем как он возьмет в руки ложку. А вы молитесь, парни?

Мелроуз кивнул все так же смущенно. Перлмуттер — снисходительно, в полной уверенности, что подчеркнутая набожность Курца показная. Такой же блеф, как его имя.

Курц продолжал раскачиваться, радостно взирая на мужчин, стоящих в лужах от стаявшего с сапог