— Мне представляется, у вас нет оснований для такой грубости, мистер Нунэн.

А я и не грубил. Если б захотел грубить, то опрыскал бы его из баллончика с репеллентом.

— Макс Дивоур и его мадам сегодня вечером пытались утопить меня в озере. И если я вымещаю зло на вас, придется вам с этим смириться.

Я думаю, мои слова действительно шокировали Осгуда.

— Вы, должно быть, слишком увлеклись вашей новой книгой, мистер Нунэн. Максу Дивоуру скоро исполнится восемьдесят шесть лет, если он доживет до этого дня. Бедняга едва может дойти от кресла до кровати. Что же касается Роджетт…

— Я знаю, что вы хотите сказать. Еще в половине восьмого я бы полностью с вами согласился. Теперь у меня иное мнение. Давайте, что вам велено передать.

— Как скажете. — В голосе Осгуда звучала праведная обида. Расстегнув молнию на кожаной папке, он извлек оттуда белый заклеенный конверт. Я взял его, надеясь, что Осгуд не услышит, как бешено колотится мое сердце. Для человека, привязанного к кислородной подушке, Дивоур действовал очень уж активно. Вопрос оставался один — в каком направлении будет нанесен следующий удар?

— Благодарю. — Я начал закрывать дверь. — Я бы дал вам, на чай, но оставил бумажник в спальне.

— Подождите! Мне велено подождать, пока вы прочтете письмо и передадите мне ответ. Я изумленно выгнул бровь:

— Не понимаю, с чего это Дивоур взял, что он имеет право командовать мною, но у меня нет желания поощрять его в этом заблуждении. Проваливайте.

Уголки его губ опустились, около них появились глубокие ямочки, и сходство с Вуди Алленом мгновенно исчезло. Теперь он выглядел как пятидесятилетний риэлтер, который продал душу дьяволу, а теперь не выносит, когда кто-то дергает босса за хвост.

— Позвольте дать вам дружеский совет, мистер Нунэн. Он вам, судя по всему, не повредит. Макс Дивоур не тот человек, кому можно перечить.

Я закрыл дверь и постоял в прихожей, держа конверт в руке, наблюдая за мистером Риэлтером из следующего столетия. Он и злился, и недоумевал. Насколько я мог понять, в последнее время с подобным пренебрежением ему сталкиваться не доводилось. Может, сегодняшний урок пойдет на пользу, подумал я. Напомнит о некоторых непреложных истинах. К примеру, о том, что с Максом Дивоуром или без оного, ему не вырасти выше пяти футов и семи дюймов. Это уже в ковбойских сапогах.

— Мистер Дивоур хочет получить ответ! — крикнул он из-за закрытой двери.

— Я позвоню, — отозвался я, а потом медленно поднял правую, сжатую в кулак руку и выставил средний палец. — А пока передайте ему вот это.

Я ожидал, что он снимет очки и примется протирать глаза. Но он вернулся к своему автомобилю и, бросив в кабину кожаную папку, последовал за ней. Я подождал, пока он уедет, и только потом прошел в гостиную и вскрыл конверт. Внутри лежал один лист, от которого едва ощутимо пахло духами — теми самыми, которым отдавала предпочтение моя мать, когда я бы ребенком. Кажется, они назывались «Белые плечи». По верху шла надпись:

РОДЖЕТТ Д. УИТМОР

Ниже следовало письмо, написанное чуть дрожащей женской рукой:

Я перечитал письмо второй раз, потом третий. Уже вытянув руку, чтобы положить его на стол, я перечитал в четвертый. Казалось, я не мог понять смысла написанного. Пришлось подавить желание кинуться к телефону и звонить Мэтти. Все кончено, Мэтти, сказал бы я. Твое увольнение и мое купание в озере — два последних выстрела в этой войне. Он сдался.

Нет. Полной уверенности у меня еще не было.

Я позвонил в «Уэррингтон» и нарвался на четвертый за этот вечер автоответчик. Дивоур и Уитмор попусту пленку не тратили, и ледяной голос предложил мне оставить сообщение после сигнала.

— Это Нунэн, — начал я. Более ничего сказать не успел, потому что раздался щелчок, словно кто-то снял трубку.

— Купание вам понравилось? — послышался в трубке насмешливый голос Роджетт Уитмор. Если б я не видел ее во плоти, то мог бы представить себе, что говорит со мной женщина а-ля Барбара Стэнуик[105], холодная красавица, сидящая на красном бархате дивана в перламутровом вечернем платье, с трубкой в одной руке и мундштуком из слоновой кости в другой.

— Если б вы попались мне в руки, мисс Уитмор, я бы сумел выразить вам мои истинные чувства.

— О-о-о! Мои бедра трепещут.

— Пожалуйста, избавьте меня от вида ваших бедер.

— Они похожи на палки, мистер Нунэн. Чем мы обязаны удовольствию слышать ваш голос?

— Я отправил мистера Осгуда без ответа.

— Макс так и думал. Он сказал: «Наш юный сутенер все еще верит в важность личных контактов. По нему это сразу видно».

— Он злится, когда проигрывает, не так ли?

— Мистер Дивоур не проигрывает. — Она понизила голос и добродушный юмор, который слышался в нем, исчез. — Он может поставить перед собой другие цели, но он никогда не проигрывает. А проигравшим в этот вечер выглядели вы, Нунэн, когда, как щенок, барахтались в озере и что-то тявкали. Вы испугались, верно?

— Да. Очень.

— И правильно. Вы и представить себе не можете, какой вы везунчик.

— Могу я вам кое-что сказать?

— Разумеется, Майк… вы позволите так вас называть?

— Почему бы не вернуться к мистеру Нунэну? Так вы слушаете?

— Затаив дыхание.

— Ваш босс стар, он — безумец, и, подозреваю, он уже не сможет сложить два и два, а уж довести до успешного завершения судебный иск об опеке ему просто не под силу. Он проиграл неделю тому назад.

— Нельзя ли конкретнее?

— Можно. И хорошенько запомните мои слова: если кто-то из вас попытается провернуть что-то похожее, я не поленюсь найти этого старого козла и запихну его кислородную маску ему в зад, чтобы он проветривал легкие снизу. А если я увижу вас на Улице, мисс Уитмор, то использую вместо ядра. Вы меня поняли?

Я замолчал, тяжело дыша, удивленный, что мог произнести такой монолог.

Пауза затягивалась, и я не выдержал первым:

— Мисс Уитмор? Вы еще здесь?