— Не с красной строки. Продолжаем абзац, — указал я сам себе и отпечатал предложение, которое сложилось в голове еще до того, как я потел за шампанским:
«Перед ней лежал целый мир; так почему не начать его освоение с дегустации вин, на которую пригласил ее Кэм Диленси?»
Я замер, глядя на крошечный мерцающий курсор. Уголки глаз все щипали слезы, но, повторяю, никакой холодный ветерок не обдувал мои колени, ничьи ледяные пальцы не хватали за шею. Я дважды нажал на клавишу «Enter». Потом на клавишу «Center». Напечатал завершающее слово «Конец» и отсалютовал экрану бокалом, который предназначался Джо.
— За тебя, крошка! Как бы я хотел, чтобы ты была рядом. Мне чертовски тебя недостает, — мой голос дрогнул на последнем слове, но дыхания у меня не перехватило.
Я выпил «тэттинжер», сохранил в памяти компьютера последнее предложение, перегнал файл на дискету, вытащил ее из дисковода, положил к остальным дискетам, на которых хранился текст моей очередной нетленки. И за последующие четыре года не написал ни строчки, если не считать писем, перечней необходимых покупок и заполнения соответствующих граф на чеках и различных документах.
Глава 3
Мое издательство ничего не знало. Как и мой редактор Дебра Уайнсток, и мой агент Гарольд Обловски. В полном неведении пребывал и Фрэнк Арлен, хотя меня не раз так и подмывало обо всем ему рассказать. Позволь мне быть твоим братом, если не ради тебя, то ради Джо. Эти слова я услышал от него, когда он возвращался к своей типографии и уединенной жизни в маленький городок Сэнфорд в южной части штата Мэн. Я не собирался плакаться ему в жилетку, и не плакался — но каждые две недели звонил. Поболтать ни о чем, вы понимаете. «Как дела? — Нормально, только на улице жуткая холодина. — Да, здесь тоже. — Ты поедешь в Бостон, если я возьму билеты на „Медведей“? — Может, в следующем сезоне, сейчас я очень занят. — Да, я понимаю. — До встречи, Майки. — Счастливо, Фрэнк. — Держи хвост пистолетом». Мужской разговор.
Я уверен, что раз или два он спрашивал, работаю ли я над новой книгой, и вроде бы я отвечал…
Да ладно… врал я ему. И так привык к своему вранью, что сам стал в него верить. Он спрашивал, это точно, а я говорил, что работаю, конечно, работаю, и пишется отлично, лучше, чем когда бы то ни было. Но с языка едва не срывалось совсем другое. «Стоит мне написать пару абзацев, как со мной начинает твориться что-то ужасное: пульс убыстряется в два, потом в три раза, дыхание перехватывает, глаза вылезают из орбит. Я становлюсь похож на страдающего клаустрофобией человека, который неведомо как оказался в быстро тонущей подводной лодке. Такие вот у меня дела, спасибо, что спросил».
Но конечно, ничего такого я ему так и не сказал. Я звоню не для того, чтобы просить о помощи. Я не могу просить о помощи. Кажется, я вам об этом уже говорил.
С моей точки зрения — признаю, очень субъективной, — среди творческих личностей удачливые романисты (пусть даже относительно удачливые) занимают самую выгодную позицию. Действительно, люди покупают больше компакт-дисков, чем книг, часто ходят в кино, много времени проводят у телевизора. Но у романистов более длительный период продуктивной работы, возможно, потому, что читатели чуть умнее поклонников других видов искусства, где обходятся без печатного слова. Дэвид Соул из знаменитого в семидесятых сериала «Старски и Хатч» или в свое время очень даже известный белый рэппер Ванилла Айс нынче бог знает где. А Герман Вук, Джеймс Мичинер или Норман Майлер все еще в обороте. Вот и рассуждай после этого о динозаврах, когда-то ходивших по Земле.
Артур Хейли работал над новой книгой (тогда это был слух, который полностью подтвердился), Томас Харрис мог замолчать на семь лет, а потом снова начать выдавать бестселлеры, а произведения Джерома Дэвида Сэлинджера, пусть за последние сорок лет он и не написал ни слова, продолжают горячо обсуждать как студенты гуманитарных вузов, так и члены неформальных литературных объединений. Верность читателей не идет ни в какое сравнение с верностью почитателей поп-звезды. Вот почему так много книг, авторы которых уже не способны выдать на-гора что-нибудь новенькое, вновь и вновь попадают в списки бестселлеров исключительно благодаря магической надписи на обложке: «АВТОР…»
К автору, каждое произведение которого в переплете может продаваться тиражом в пятьсот тысяч, а в карманном формате — в миллион, издатель предъявляет только одно, очень простое требование: роман в год. Нью-йоркские мудрецы считают, что это оптимум. Триста восемьдесят страниц, переплетенных или склеенных, каждые двенадцать месяцев, с началом, серединой и концовкой, с запоминающимися персонажами. Лучше бы не новыми, а перешедшими из прежних книг. Читатели это обожают. Знакомый персонаж для них что родственник.
Если книга в год не получается, недовольны и издатель, и агент. У издателя могут не окупиться вложенные в тебя инвестиции, у агента не хватит денег для оплаты счетов его психоаналитика. Опять же, если книга сильно задерживается, часть читателей может тебя и подзабыть. Тут уж ничего не поделаешь. Опять же, нельзя и частить, иначе читатель может сказать: «Что-то начитался я этого парня, он уже на зубах завяз».
Я рассказываю вам все это, чтобы вы поняли, каким образом мне удалось четыре года водить всех за нос: компьютер я использовал главным образом для игры в «Скрэббл», но об этом никто не догадывался. Писательский психологический барьер? Что такое писательский психологический барьер? Нет у нас никакого писательского психологического барьера! О каком таком писательском психологическом барьере может идти речь, если каждый год поздней осенью появляется новый детективный роман Майкла Нунэна? Почитать его на досуге — одно удовольствие, не только вам, но и вашим родственникам. И, между прочим, обратите внимание, что в нашем книжном магазине на второй экземпляр предоставляется тридцатипроцентная скидка. Выгодное получается дельце.
Секрет прост, и я не единственный популярный американский автор, который им владеет. Если слухи верны, Дэниэла Стил (приведу только один пример) десятилетиями пользовалась Формулой Нунэна. Видите ли, хотя я публиковал по книге в год, начиная с романа «Быть вдвоем», который увидел свет в 1984 году, за последующие десять лет я написал четырнадцать романов. То есть четыре года мне удавалось писать по две книги. Одну я отдавал агенту, вторую припрятывал.
Не помню, говорил ли я об этом с Джо, но вопросов она точно не задавала, то есть понимала, что я делаю: как белочка, запасаю орешки. Конечно, думал я тогда не о психологическом барьере. Черт, да я просто развлекался.
В феврале 1995 года, запоров по меньшей мере два многообещающих сюжета (вот эта функция моего мозга — подбрасывать сюжеты, никуда не подевалась и теперь вместо радости приносила только горе), я более не мог отрицать очевидное: у меня самые серьезные неприятности, с какими может столкнуться писатель, за исключением разве что болезни Альцгеймера и инсульта. Однако в большой сейфовой ячейке, которую я абонировал в «Файделити юнион», лежали четыре картонные коробки с рукописями. Промаркированные как «Обещание», «Угроза», «Дэрси» и «Верх». Где-то на День Святого Валентина позвонил мой агент, и в его голосе слышалось волнение. Обычно я передавал ему мой последний шедевр в конце января, а тут минула половина февраля. И им пришлось бы задействовать все резервы, чтобы успеть с очередным романом Майка Нунэна к Рождественской лихорадке. Конечно же, он желал знать, все ли в порядке?
То был мой последний шанс признаться, что все как раз не в порядке, но мистер Гарольд Обловски из дома 225 по Парк-авеню не относился к тем, кто смиряется с неизбежным. Он был хорошим агентом, в издательских кругах его любили и ненавидели (иногда одни и те же люди и одновременно), но весть о том, что золотая жила вдруг иссякла, вызвала бы у него бурную и негативную реакцию. Он бы прилетел в Дерри первым же рейсом, чтобы не уезжать до тех пор, пока ему не удастся вернуть меня на круги своя. Нет, я любил Гарольда, но только на расстоянии, когда он сидел в своем кабинете на тридцать восьмом этаже и
