любовника: в доме могли обретаться призраки; живущий в полумиле к югу богатый старик с удовольствием свернул бы мне шею; в подвале, при желании, я нашел бы несколько набивных игрушек. Но все это отошло на задний план. Я стоял, залитый падающим через окно солнечным светом, смотрел на собственную тень, протянувшуюся по полу и захватывающую часть дальней стены, а в голове у меня крутилось: во сне я сходил в студию моей жены и принес старую пишущую машинку, и тому есть только одно и единственное объяснение.

Я прошел в ванную, потому что первым делом хотел смыть с тела пот и грязь — с ног. Протянул руку, чтобы включить душ, и замер, увидев, что ванна наполнена водой. То ли я по какой-то причине наполнил ее, когда ходил во сне, то ли это сделали без меня. Я хотел вытащить затычку, вновь замер, вспомнив, как на обочине Шестьдесят восьмого шоссе ощутил во рту вкус холодной воды. И понял, что жду повторения. Не дождался, вытащил затычку и включил душ.

Я мог бы снести «селектрик» вниз, даже поставить на террасе, которую обдувал ветерок с озера, но не стал этого делать. Раз уж во сне я донес ее до дверей моего кабинета, значит, и работать мне предстояло в моем кабинете… если б я смог работать. А если бы смог, то работал бы при любой температуре, даже если б воздух прогрелся до пятидесяти градусов (а к трем часам дня он так и прогревался).

В листке, вставленном в каретку, я узнал розовый дубликат счета из магазина фототоваров «Щелк!». Находился он в Касл-Роке, и каждое лето Джо покупала там все расходные материалы. Я вставил его в каретку обратной стороной и шрифтом «курьер» напечатал имена всех дам, с которыми имел дело прошлой ночью:

А ниже, уже без прописных букв:

Я открыл дверь в кабинет, внес машинку, поставил под старым постером с изображением Никсона. Вытащил розовый дубликат счета, смял в комок, бросил в корзинку для мусора. Взялся за штепсель пишущей машинки, вставил в розетку. Сердце у меня билось сильно и часто, совсем как в тот день, когда я, в тринадцать лет, поднялся на десятиметровую вышку для прыжков в воду. В двенадцать я забирался на нее трижды, но потом спускался тем же путем, по лесенке. Но тут мне исполнилось тринадцать, и пути назад не было: не оставалось ничего иного, как прыгнуть.

— Упокойся, — сказал я себе. — Успокойся.

Но не мог я успокоиться, как не мог успокоиться и узкоплечий подросток, который стоял на вышке над зеленым прямоугольником бассейна, а задранные кверху лица других мальчишек и девчонок казались такими маленькими…

Я наклонился, выдвинул ящик стола. Дернул так сильно, что он соскочил с направляющих. Я едва успел убрать ногу с места его приземления, и с моих губ сорвался громкий, невеселый смешок. В ящике лежала бумага, полпачки, не меньше. Углы верхних листов чуть загнулись, так случается, если они лежат слишком долго. Я тут же вспомнил, что привез с собой целую пачку бумаги, куда как более новой. Не доставая листы из ящика, я поставил его на место. То ли с третьей, то ли с четвертой попытки, так дрожали мои руки.

Наконец я опустился в кресло, наслаждаясь привычным поскрипыванием: под моей тяжестью оно всегда так скрипело. Долго смотрел на клавиатуру, потел, вспоминал доску на вышке, пружинящую у меня под ногами, голоса стоящих внизу, запах хлорки и мерный рокот вентиляторов. Я стоял и гадал (не в первый раз), парализует ли, если войти в воду не под тем углом. Наверное, нет, но ты мог умереть и от страха. Такие случаи описывались в книге Кипли «Хотите — верьте, хотите — нет», которая в период от восьми до четырнадцати лет служила мне основным источником научной информации.

Давай! Голос Джо. Обычно в моей интерпретации он звучал спокойно и сдержанно, но тут чуть не сорвался на крик: Хватит тянуть резину!

Протягивая руку к клавише включения машинки, я вспоминал тот день, когда отправил шестой «Ворд» в корзину моего «Пауэрбука». «Прощай, дружище», — подумал я тогда.

— Пожалуйста, пусть сегодня все у меня получится, — взмолился я. — Пожалуйста.

Я опустил руку, нажал на клавишу. Машинка загудела. Я взял лист бумаги, увидел пятна, которые оставили на нем мои потные пальцы, но меня это не волновало. Вставил лист в каретку, выставил по центру, потом напечатал:

И замер в ожидании неминуемой кары.

Телефонный звонок, точнее, звук телефонного звонка, донесшийся до моего кабинета, показался мне таким же знакомым, как поскрипывание кресла и гудение «Ай-би-эм селектрик». Сначала он донесся из далекого далека, потом приблизился, словно свисток накатывающего на тебя курьерского поезда.

На втором этаже телефонный аппарат — старый, еще с диском — у нас был один, и стоял он на столике в коридоре между моим кабинетом и комнаткой Джо. Как она говорила, на ничейной земле. В коридоре температура зашкаливала за тридцать градусов, но в сравнении с кабинетом там царила прохлада. Тело мое покрывал слой пота, как после интенсивных занятий в спортивном зале.

— Слушаю?

— Майк? Я вас разбудила? Вы спали? — Голос Мэтти звучал совсем не так, как вчера вечером. Из него напрочь исчезли страх и осторожность. Он звенел от счастья. Именно таким голоском Мэтти и могла увлечь Лэнса Дивоура.

— Я не сплю. Сел поработать.

— Да перестаньте! Я поняла, что вы с этим завязали.

— Вчера я тоже так думал, но, возможно, поторопился. Как дела? Судя по вашему голосу, вы как раз добрались до седьмого неба.

— Я только что говорила с Джоном Сторроу.

Неужели? А как давно я поднялся на второй этаж? Я посмотрел на левое запястье, но увидел только светлый круг от часов. Сами часы остались внизу, в северной спальне, лежали, наверное, в лужице воды, вытекшей из перевернутого стакана.

— Его возраст, и он может вызвать повесткой другого сына!

— Мэтти, вы говорите слишком быстро, и я от вас отстал. Вернитесь назад и давайте сначала, только в два раза медленнее.

Она вернулась. На основные новости времени у нее много не ушло (по-другому обычно и не бывает): Сторроу прилетает завтра. Приземлится в аэропорту округа и остановится в отеле «Высокая скала» в Касл- Роке. Большую часть пятницы они проведут вместе, обсуждая подробности дела. «Кстати, он нашел адвоката и для вас, — добавила она. — Чтобы вы давали показания в его присутствии. Кажется, он из Льюистона».

Новости хорошие, но еще больше меня обрадовало другое: к Мэтти вернулась воля к борьбе. До этого