Нашел коробку «Свисс-мисс» за банкой с мукой, надорвал один из пакетиков, высыпал содержимое в чашку. Громыхнуло прямо над головой. Кира подпрыгнула у меня на руке, жалобно заверещала. Я прижал ее к себе, поцеловал в щечку.

— Не опускай меня на пол, Майк. Я боюсь.

— Не опущу. Будь умницей.

— Я боюсь этого мальтика и музьсину в Синих бйюках, и зенсину в сляпе. Это та зенсина, тьто носила платье Мэтти. Они — пйизйяки?

— Да.

— Они плохие, как те люди, тьто пйеследовали нас на яймайке? Да?

— Не знаю, Ки, в этом-то все и дело.

— Но мы это выясним.

— Что?

— Ты так подумал. «Мы это выясним».

— Да, — признал я. — Так я и подумал. Примерно так.

Пока вода грелась в чайнике, я с Ки на руках прошел в главную спальню, в надежде найти для девочки что-нибудь из одежды Джо, но все ящики в комоде Джо были пусты. Так же, как и ее половина стенного шкафа. Я поставил Ки на большую кровать, на которой после возвращения в «Сару-Хохотушку» практически не спал, может только раз или два днем, раздел ее, отнес в ванную, завернул в большое банное полотенце. Она дрожала от холода, губы посинели. Другим полотенцем я вытер ее волосы. Все это время она не выпускала из руки Стрикленда, и набивка уже начала вылезать из швов.

Я открыл шкафчик с лекарствами, порылся в нем, нашел то, что искал, на верхней полочке: бенадрил[134]. Некоторые растения вызывали у Джо аллергию, и она принимала его как антигистаминное средство. Подумал о том, чтобы посмотреть на коробочке срок годности, и чуть не рассмеялся. Какая разница? Я посадил Ки на крышку унитаза и выдавил из заклеенных пленочкой ячеек четыре бело-розовые капсулы, сполоснул стакан для чистки зубов, набрал в него воды. Проделывая все это, я заметил в зеркале ванной какое-то движение в главной спальне. Сказав себе, что это движутся тени деревьев, сгибаемых ветром, я протянул капсулы Ки. Она уже хотела взять их, потом замялась.

— Выпей. Это лекарство.

— Какое? — Маленькая ручонка застыла над капсулами.

— Против грусти. Ты умеешь глотать капсулы, Ки?

— Да. С двух лет.

Какое-то мгновение она еще колебалась, смотрела на меня, словно заглядывала в душу, убеждаясь, что я ей не лгу. Наверное, убедилась, потому что взяла капсулы и положила в рот, одну за другой. Проглотила, запивая маленькими глотками, снова посмотрела на меня.

— Мне все есе гйюстно, Майк.

— Они действуют не сразу.

Я открыл ящик для рубашек и нашел в нем старую футболку с надписью «Харлей-Дэвидсон». Конечно, Ки она была велика, но я завязал сбоку узел, и футболка превратилась в саронг, который то и дело спадал с одного ее плеча. Получилось даже красиво.

В заднем кармане брюк я всегда ношу расческу. Я достал ее, и со лба и висков Ки зачесал волосы назад. Она все больше становилась похожей на прежнюю Ки, но чего-то не хватало. Чего-то, непонятным образом связанного с Ройсом Мерриллом. Дурацкая мысль, но…

— Майк? Какая тьость? О какой тьости ты думаесь?

Вот тут мне все стало ясно.

— Я думаю не о трости, а о леденце[135]. Знаешь, есть такие полосатые леденцы на палочке? — А из кармана я достал две белые ленты. Красные края в мерцающем свете казались кровавыми. — Как вот эти ленты. — Волосы Ки я завязал в два хвостика. Итак, ленты в волосах, черная собачка в руке, подсолнухи переместились на несколько футов к северу, но они были. Все более или менее так, как в моем кошмарном сне.

Гром вновь резанул по барабанным перепонкам, неподалеку рухнуло дерево, свет погас. После пяти секунд темно-серой темноты лампочки зажглись вновь. Я понес Ки на кухню. Когда мы проходили мимо двери в подвал, из-за нее послышался смех. Я его услышал, Ки — тоже. Я это понял по ее глазам.

— Позаботься обо мне, — прошептала она. — Позаботься обо мне, потому тьто я отень маленькая. Ты обесял.

— Я позабочусь.

— Я люблю тебя, Майк.

— Я люблю тебя, Ки.

Вода кипела. Я наполнил чашку наполовину, добавил молока — чтобы охладить какао и для калорийности. С Ки на одной руке и чашкой в другой я направился к дивану. Проходя мимо стола в гостиной, глянул на пишущую машинку. На ней лежала моя рукопись, сверху — сборник кроссвордов. Чем-то они напомнили мне не очень-то и нужные бытовые приборы, которые сразу сломались, а теперь уже просто ни на что не годились.

Молния осветила полнеба, залив гостиную лиловым светом. В этом свете гнущиеся от ветра деревья напоминали растопыренные пальцы, и мне показалось, что я увидел женщину, которая стояла позади нас у печки. В соломенной шляпе с широченными полями.

— Тьто знатит йека потьти добйялась до мойя? — спросила Ки.

Я сел, протянул ей чашку:

— Выпей.

— Потему эти люди пйитинили моей момми зло? Они не хотели, тьтобы она веселилась?

— Скорее всего, — ответил я и заплакал. Ки сидела у меня на коленях, а я обеими руками вытирал слезы.

— Тебе тозе надо было пйинять пилюли от гйюсти. — Ки протянула мне чашку, большие банты на ее хвостиках качнулись. — Вот. Отпей.

Я глотнул какао с молоком. В северном крыле дома что-то заскрежетало. Мерное гудение генератора оборвалось, гостиная вновь погрузилась в серую темноту. Тени побежали по маленькому личику Ки.

— Теперь пей ты. — Я вернул ей чашку. — И не поддавайся страху. Может, свет снова зажжется. — И лампы зажглись, правда, теперь генератор хрипел и кашлял, а мерцание заметно усилилось.

— Йясскази мне сказку, — попросила Ки. — О Золотинке.

— О Золушке.

— Да, о ней.

— Хорошо. Но сказочникам надо платить.

Я вытянул губы дудочкой и почмокал.

Ки протянула мне чашку. Какао было вкусным и сладким. Не то что ощущение чужих взглядов. Но пусть они наблюдают. Пусть наблюдают, пока могут.

— Жила-была красивая девушка, которую звали Золушка…

— Давным-давно! Так натинается эта сказка! Так натинаются все сказки!

— Правильно, я забыл. Давным-давно жила-была красивая девушка по имени Золушка, и были у нее две злые сводные сестры. Их, звали… ты помнишь?

— Тэмми Фей и Вэнна.

— Именно так. Они заставляли Золушку делать всю грязную работу, выметать золу из камина, чистить собачью конуру во дворе. Но так уж случилось, что известная рок-группа «Оазис» давала во дворце концерт, на который пригласили всех трех девушек…

Я добрался до того места, где фея-крестная ловит мышей и превращает их в «мерседес», когда бенадрил возымел действие. Вот уж действительно лекарство от грусти. Ки сладко спала у меня на руках, а чашка с какао практически опустела. Я вынул ее из ослабевших пальчиков, поставил на кофейный столик, убрал со лба прядку волос.

— Ки?

Никакой реакции. Она уже отправилась в страну Сновидений. Наверное, еще потому, что днем ее