что он должен это прекратить. Сет только смотрел на меня, и губы его дрожали. Я сама отпустила его, покраснев от стыда. Естественно, я трясла не того, кого следовало.

Однако я его увидела, клянусь, увидела. Он прятался за глазами Сета и смеялся надо мной. А самое ужасное заключается в том, что ПММ сознательно не трогает Хью Хобарта. За его прегрешение он карает близких мальчика.

29 июня 1995 г.

Я проснулась в три часа ночи и увидела, что вторая половина кровати пуста. И в ванной никого. В испуге я сбежала вниз. Никого нет ни в гостинной, ни в “берлоге”, ни на кухне. Я пошла в гараж, где и нашла Херба. Он сидел у верстака в одних трусах и плакал. Свет он зажег, и я увидела, как же он исхудал. Выглядел Херб ужасно. Словно морил себя голодом. Я обняла его, а он продолжал плакать, словно ребенок. Говоря при этом, как он устал, как устал. Я сказала, что утром мы первым делом поедем к доктору Эверсу. Херб горько рассмеялся и сказал, что причина его болезни известна мне и без доктора.

Все так.

1 июля 1995 г.

Во второй половине дня к дому Хобартов вновь подкатила “скорая помощь”. Как только я увидела ее, сразу побежала наверх, на второй этаж, где вроде бы спал Сет. Сета не было. Окно открыто, а Сета нет. Выскочив из дома, я увидела его на другой стороне улицы. Он стоял, держа за руку старого Тома Биллингсли. Я перебежала улицу и схватила Сета.

— Не бойтесь, с ним все в порядке, Од, — успокоил меня Том. — Он просто решил немного погулять. Правда, Сетти?

— Никогда не переходи улицу один! — сказала я Сету. — Никогда! — И вновь тряхнула его. Глупо, конечно. С тем же успехом я могла бы трясти кусок воска.

На этот раз санитары использовали носилки. Вынесли на них мистера Уильяма Хобарта.

— Такое ощущение, что в последнее время Хобартам фатально не везет, — заметил Биллингсли.

На эту неделю мистер Хобарт взял отпуск, но, похоже, ему предстояло провести его в центральной окружной больнице. Он упал с лестницы и сломал ногу и шейку бедра. Потом Ким сообщила мне, что мистер Хобарт любитель выпить, несмотря на то, что прихожане баптистской церкви завета Сиона выбрали его дьяконом. Может, он действительно пьет, но не спиртное являлось причиной его падения с лестницы.

3 июля 1995 г.

Нет никакого Прямоногого Маленького Мальчика. И никогда не было. Есть существо, живущее в Сете, — не ид, не другая сторона его личности, не попутчик, а нечто, больше похожее на глиста. Оно может думать. И говорить. Сегодня оно говорило со мной. Оно называет себя Тэк.

6 июля 1995 г.

Прошлой ночью кто-то застрелил ангорского кота Хобартов. От него ничего не осталось, кроме крови и шерсти. Ким говорит, что Ирен Хобарт в истерике, она считает, что все соседи только и думают о том, как бы выжить их с улицы, потому что знают: Хобарты отправятся на небеса, тогда как все остальные — в ад. “Вот они и устраивают нам ад на земле”, — пожаловалась она Ким. Ирен умоляла Ким сказать ей, кто это сделал, сообщила, что Хью вне себя от горя, не выходит из комнаты, лежит на кровати, плачет и говорит, что во всем виноват он, так как согрешил. Когда же Ким ответила, что не знает, кто это мог сделать, и считает, что никло из живущих на Тополиной улице не стал бы убивать кота Хобартов, миссис Хобарт заявила Ким, что та ничем не лучше остальных, а потому они больше не подруги. Ким очень расстроилась, но меньше, чем я.

Что же мне делать? Тэк пока ограничивается разбитыми стеклами и котом, но…

8 июля 1995 г.

Слава Тебе, Господи! В начале десятого утра на Тополиную улицу завернул фургон Компании грузовых перевозок и остановился перед домом Хобартов. Они уезжают с Тополиной улицы.

16 июля 1995 г.

Гребаный маленький мерзавец, говнюк. Как ты посмел! О, если бы я только могла добраться до тебя. Если бы ты отпустил Сета и я могла добраться до тебя. О Боже, Боже, Боже!

Моя вина? Да. Вопрос лишь в том, КАКОВА СТЕПЕНЬ моей вины Дорогой Иисус, как я смогу жить без него? Как я смогу с этим жить? Я знала, что в этом мире может быть столько боли, но я не знаю, КАКОВА СТЕПЕНЬ моей вины. Ты мерзавец, Тэк, мерзавец. Больше я писать ничего не буду. Кому это может принести пользу?

О, Херб, мне так жаль, я люблю тебя, мне так жаль.

Я получила ответ на свое письмо, уже полностью потеряв надежду, что он когда-нибудь придет. Написал мне инженер-геолог Аллен Сеймс. Он работает в карьере, который называется Китайская шахта, в городе Безнадега, штат Невада. Сеймс пишет, что видел Билла и его семью, но ничего особенного не происходило, он просто показал им карьер, и они поехали дальше. Ничего там не произошло.

Он лжет. Наверное, я никогда не узнаю, почему он это делает, не узнаю и о том, что там в действительности случилось, но одно я знаю наверняка. Он лжет.

Господи, помоги мне!

Все действительно происходило очень быстро, но Джонни не утратил своей удивительной способности фиксировать события и расставлять их в строгой последовательности.

Энтрегьян, умирающий, но не осознающий этого, полз к кактусу по левую сторону тропы, не поднимая головы и оставляя за собой кровавый след. Оголившийся на макушке череп цветом напоминал потускневшую жемчужину. Копа словно скальпировали.

А на самой тропе двое кружились в смертельном вальсе. Тварь из низины, гротескная пума с острыми оранжевыми зубами, поднялась на задние лапы, при этом ее передние лапы лежали на плечах Стива Эмеса. Если бы Стив опустил руки, когда пума выбила у него мелкокалиберную винтовку, он бы уже умер. Но он скрестил их перед грудью и теперь упирался локтями в грудь пумы.

— Застрелите ее! — прокричал Стив. — Ради Бога, застрелите ее!

Ни один из близнецов не бросился к валяющемуся на земле револьверу. Они не были однояйцевыми близнецами, но на лицах обоих застыло одинаковое выражение ужаса.

Пума (Джонни мутило от одного взгляда на нее) пронзительно, по-женски, взвизгнула, и ее треугольная голова рванулась вперед. Стив откинул свою голову назад и попытался сбросить животное вбок. Но оно удержалось, крепко вцепившись в плечи Стива. Они продолжали кружиться, когти пумы все глубже впивались в человеческую плоть, и теперь Джонни видел, как на футболке, вокруг когтей, черных, а не оранжевых, как зубы, ширились кровавые пятна. Хвост пумы яростно колотился об землю.

Они сделали еще полукруг, и тут ноги Стива зацепились одна за другую. Он едва не потерял равновесие, удерживая рычащую пуму на скрещенных руках. Энтрегьян тем временем добрался до кактуса, уперся в колючки кровящей головой, громко застонал и перекатился на бок. Он напомнил Джонни машину, выработавшую свой ресурс. Выли койоты. На глаза они не показывались, но чувствовалось, что они совсем рядом. Пахло дымом пожарища.

— Застрелите эту гребаную тварь! — повторил Стив. Ему удалось удержаться на ногах, но пятиться было уже некуда: он стоял на самой границе тропы. Шаг-другой среди кактусов и ощетинившихся шипами кустов, и чудовище точно доберется до его шеи. — Пожалуйста, застрелите ее, она меня разорвет!

Джонни никогда не испытывал такого ужаса, но тем не менее понял, что даже в такой ситуации труден только первый шаг. Как только тело приходит в движение, ужас особого значения уже не имеет. В конце концов, убить Джонни — это максимум, на который способно это жуткое животное. Но умереть — значит избавиться от урагана, бушующего в голове.

Джонни склонился над винтовкой Энтрегьяна, куда более внушительной, чем мелкашка, которую пума выбила из рук длинноволосого, схватил ее, снял с предохранителя, передвинув рычажок, а затем ткнул дуло “ремингтона” в голову пумы.

— Толкай! — проревел он, и Стив толкнул. Голова животного подалась назад, подальше от шеи Стива. Обильно смоченные слюной зубы блестели, словно кораллы. Свет заката отражался в зеленых глазах, отчего они горели огнем. Джонни успел подумать, а дослал ли Энтрегьян патрон в казенник (если нет, ему уже не написать следующую историю о Пэте Китти-Кэте), чуть отвернул голову и нажал на спусковой крючок. Громыхнуло (значит, дослал), из ствола выскочил язычок пламени, пахнуло жженым волосом. Пума