заныл глубоким теплом. — Обещания, которое было дано тебе, и того, которое ты дал в ответ».

— И что это за обещание? — ободряюще поинтересовался Ральф. — Пожалуйста, если я дал обещание, то почему я не могу вспомнить, какое именно?

Серьезный орнитолог услышал голос Ральфа и посмотрел на вершину холма.

Он увидел пожилого мужчину, сидящего на скамье и, очевидно, разговаривающего с самим собой. Уголки рта орнитолога опустились в отвращении, и он подумал: «Надеюсь, я умру раньше, чем докачусь до такого». Он отвернулся к птицам и вновь приступил к своим записям. Глубоко внутри головы Ральфа Робертса внезапно возникло ощущение щелчка, и, хотя он даже не пошевелился, Ральф почувствовал, как с необыкновенной скоростью он поднялся вверх… Намного быстрее и выше, чем когда-либо раньше.

'Вовсе нет, — произнес голос. — Однажды ты поднялся НАМНОГО выше, Ральф, — и Луиза тоже. Но ты поднимешься и туда.

Скоро ты будешь готов'.

Орнитолог, живущий, сам не зная того, в центре великолепной золотистой ауры, внимательно осмотрелся по сторонам, возможно, желая убедиться, что выживший из ума старик не крадется к нему с ножом. Но увиденное заставило сжатую в ниточку линию его рта расслабиться. Глаза молодого человека расширились. Ральф увидел внезапное излучение лучиков цвета индиго, вырвавшихся из ауры орнитолога, и понял, что наблюдает за течением тока. «Что с ним? Что он увидел?»

Но Ральф ошибался. Дело было не в том, что увидел наблюдатель за птицами, а в том, чего он не увидел. Он не увидел Ральфа, потому что тот поднялся достаточно высоко, исчезнув с этого уровня.

Находись они сейчас здесь, в этом самом месте, я обязательно увидел бы их'.

«Кого, Ральф? Кого?»

«Клото, Лахесиса. И Атропоси».

Моментально все фрагменты в его голове стали складываться вместе, словно кубики-загадка, выглядевшие намного сложнее обычного.

Ральф прошептал:

— О Боже. О Боже. О Боже.

Шесть дней спустя Ральф проснулся в три пятнадцать и понял, что время исполнения обещания пришло.

— Я схожу в «Красное яблоко», куплю мороженого, — сказал Ральф.

Было около десяти часов утра. Сердце учащенно билось в его груди, мысли путались под непрерывное белое жужжание переполнявшего его страха. Никогда в жизни Ральф не испытывал такого отвращения к мороженому, однако это хоть какой-то предлог отправиться в «Красное яблоко»; стояла первая неделя августа, в сводке погоды сообщили, что днем температура поднимется до девяноста градусов по Фаренгейту, но к вечеру обещали грозу.

Ральф подумал, что ему нет необходимости беспокоиться по поводу грозы.

Рядом с кухонной дверью на старых газетах стояла книжная полка.

Луиза перекрашивала ее в красный цвет. Она поднялась с колен, приложила ладони к пояснице и прогнулась. Ральф услышал похрустывание позвонков. — Я пойду с тобой. К вечеру от краски у меня разболится голова, если я хоть немного не подышу свежим воздухом. Не понимаю, с чего это я решила заняться покраской в такой душный день?

В довершение ко всему Ральфу не хватало еще, чтобы в «Красное яблоко» его сопровождала Луиза.

— Не стоит, дорогая. Я принесу твое любимое кокосовое мороженое. Я даже не беру с собой Розали; почему бы тебе просто не посидеть на заднем крыльце?

— Любое мороженое, пока ты донесешь его из магазина, растает по дороге, — возразила Луиза. — Пойдем вместе, пока на нашей стороне еще есть… Она замолчала. Улыбка испарилась с ее лица. Вместо нее появилось выражение отчаяния, а серая аура, лишь слегка потемневшая за годы, когда Ральф не мог видеть ее, вспыхнула красноватыми угольками.

— Ральф, что случилось? Что ты задумал на самом деле?

— Ничего, — ответил он, но шрам на руке светился, а постукивание раздавалось отовсюду, очень громко. Оно сообщало, что ему следует поторопиться. Следует исполнить обещание.

— Ты обманываешь меня. Уже два или три месяца творится что-то неладное. Глупая женщина, я знала, что что-то происходит, но не могла заставить себя посмотреть правде в глаза. Потому что боялась. И мой страх оправдан, ведь так? Я права.

— Луиза.

Неожиданно она двинулась к нему, очень быстро, почти прыгнула, застарелая боль в спине не замедлила ее движений, и прежде чем Ральф успел остановить жену, Луиза схватила его правую руку и вытянула ее, внимательно вглядываясь.

Шрам яростно полыхал красным светом. Ральф надеялся, что это лишь ауральное свечение м Луиза не в состоянии видеть его. Однако когда женщина взглянула на него, в ее глазах застыл ужас. Ужас и еще что-то. Ральфу это показалось узнаванием.

— Боже мой, — прошептала Луиза. — Мужчины в парке. У них еще были такие забавные имена… Клозес и Лашес <Clothes; lashes (англ.) одежда; плеть, бич.>, что-то в этом роде… И один из них разрезал тебе руку. О.

Ральф, Боже мой, что ты должен сделать!

— Луиза, не надо…

— Не смей говорить мне «не надо»! — закричала она ему прямо в лицо. — Не смей! НЕ СМЕЙ!

«Поспеши, — прошептал внутренний голос. — Не осталось времени стоять и дискутировать; где-то это уже начало происходить, а Страж Смерти, возможно, стучит не только для тебя».

— Мне надо идти. — Ральф отвернулся и направился к двери. Из-за волнения он не заметил некоторых обстоятельств в духе Шерлока Холмса, сопутствующих данной сцене собака, которая должна была бы лаять собака, всегда выражавшая лаем свое неодобрение, когда в доме повышали голос, — молчала. Розали исчезла со своего обычного места возле двери, а сама дверь стояла распахнутой.

В этот момент Ральф меньше всего думал о Розали. Ноги его по колено словно обволокло липкой патокой. Ральфу казалось, что он не сможет добраться и до крыльца, не то что до «Красного яблока». Сердце бешено колотилось в груди, глаза жгло.

— Нет! — крикнула Луиза. — Нет, Ральф, пожалуйста!

Не оставляй меня одну!

Она побежала за ним, цепляясь за его руку, Луиза все еще держала кисть для покраски, и красные капли, словно кровь, обагрили рубашку Ральфа.

Теперь Луиза плакала, а выражение абсолютной, невыразимой печали на ее лице чуть не разбило Ральфу сердце. Он не хотел вот так оставлять ее, не был уверен, что сможет оставить Луизу в таком состоянии.

Повернувшись, Ральф взял женщину за плечи:

— Луиза, мне необходимо идти.

— Ты не спал, — бормотала она. — Я знала, и я чувствовала, что это означает что-то плохое, но это не важно, мы уедем, мы можем уехать прямо сейчас, сию минуту. Мы только возьмем Розали и зубные щетки и уедем… Ральф сжал ее плечи, и Луиза замолчала, глядя на него сквозь слезы.

Ее губы дрожали.

— Луиза, послушай меня. Я должен это сделать.

— Я потеряла Пола, я не могу потерять и тебя! — всхлипнула женщина. — Я этого не вынесу! О, Ральф, я этого не переживу!

«Переживешь, — подумал Ральф. — Шот-таймеры намного крепче, чем кажутся. Они должны быть такими».

Ральф почувствовал, как пара слезинок скатилась по его щекам. Он подозревал, что причиной их является, скорее, усталость, чем горе. Если бы только он мог убедить Луизу, что от ее слов ничего не изменится, будет лишь еще труднее… Ральф отстранил от себя женщину. Шрам на руке болел сильнее, чем