вся перспектива создавала впечатление нереальности, казалась галлюцинацией.

Ральф Робертс сидел в кресле, в котором ему предстояло провести еще столько предутренних часов, и ждал, когда свет и движение наполнят раскинувшийся перед ним мир. Наконец первый актер — почтальон Пит — появился на сцене справа. Он проехал по Гаррис-авеню на велосипеде, доставая свернутые газеты из сумки и точно притормаживая у тех дверей, которые являлись его целью.

Ральф понаблюдал за Питом, затем издал вздох, вырвавшийся, казалось, из самых глубин его жизненных основ, и направился в кухню заваривать чай. — Не помню, чтобы мой гороскоп когда-нибудь предсказывал подобное, — глухо произнес он, открыл кран и стал набирать в чайник воду.

Это длинное утро четверга и еще более томительный день преподали Ральфу ценный урок: не стоит пренебрегать трех-четырехчасовым сном только потому, что прожил всю жизнь с ошибочным мнением, будто имеешь неоспоримое право на шесть, а то и на семь часов отдыха. К тому же это послужило скрытым предупреждением: если положение не изменится, в дальнейшем он вел себя вот так же плохо все время. Черт, постоянно. Ральф ложился в постель в десять утра, надеясь немного вздремнуть — даже полчаса стало бы спасением, — но лишь изматывающая полудрема была ответом на все его молитвы.

Около трех часов пополудни он решил приготовить бульон. Набрав в чайник свежей воды, Ральф поставил его на газ и открыл шкаф, где хранились различные приправы, специи и пакеты с продуктами, есть которые могли разве что космонавты да старики — для полной готовности эти порошки требовалось лишь развести кипятком.

Ральф бесцельно передвигал коробки и банки, затем просто уставился на полки, как бы в ожидании, что коробка с бульонными кубиками неким таинственным образом появится на освобожденном для нее месте. Когда этого не произошло, Ральф повторил всю процедуру, только теперь в обратном порядке, расставляя банки на прежние места, затем снова в недоумении уставился на полки; это выражение полнейшей растерянности на его лице отныне становилось доминирующим (хорошо хоть, что Ральф не догадывался об этом).

Сняв с огня закипевший чайник, Ральф вернулся к шкафу. Ему становилось ясно — осознание приходило медленно, очень медленно, — что он, должно быть, развел последний кубик вчера или даже позавчера, хотя никак не мог припомнить этого.

— Что же тут удивительного? — задал он вопрос бутылкам и банкам в открытом шкафу. — Я настолько устал, что не мигу даже вспомнить, как меня зовут.

'Нет, могу, — возразил он себе. — Меня зовут Леон Редбоун.

Вот так!'

Это оказалось вовсе не смешно, однако Ральф все же почувствовал, как улыбка — легче перышка — тронула его губы. Он прошел в ванную комнату, причесался, затем спустился вниз. Эди Мерфи отправляется на вражескую территорию в поисках съестного, — подумал он.

— Главная цель: коробка кубиков куриного бульона «Лаптоп».

Если же дислокация местности и условия безопасности проведения операции докажут ее невозможность, перейдем к цели номер два: спагетти с мясом. Я знаю, что задание достаточно рискованное, однако…'

— … Однако я постараюсь справиться, — закончил он вслух, выходя на улицу.

Проходившая мимо почтенная миссис Перрин одарила Ральфа подозрительным взглядом, но все же промолчала. Ральф подождал, пока старушка немного пройдет вперед — сегодня он вряд ли был в состоянии вести беседы с кем-нибудь, и меньше всего с миссис Перрин, которая и в восемьдесят два умудрялась находить для себя полезное занятие, зорко следя за таким вот морским десантником, осмелившимся ступить на ее суверенный остров Перрис.

Ральф сделал вид, что осматривает плющ, оплетающий декоративную решетку у входной двери, пока почтенная леди не удалилась на расстояние, показавшееся ему безопасным, затем пересек Гаррис-авеню и вошел в «Красное яблоко».

Именно там и начались главные проблемы дня.

Ральф вошел в магазин, снова прокручивая в уме свой неудачный эксперимент с задержкой сна, размышляя, уж не является ли совет из библиотечных книг всего лишь ученой версией народных методов его знакомых.

Неприятная мысль, но ум (или, скорее, некая сила вне ума, теперь отвечавшая за его медленные пытки) выдал послание, вызывавшее еще большую тревогу:

«У тебя есть окно в сон, Ральф. Оно уже не такое большое, как раньше, и, скорее всего, станет уменьшаться с каждой неделей, но тебе лучше быть благодарным за то, что имеешь, потому что маленькое окошко все же лучше, чем совсем ничего. Теперь тебе это понятно?»

— Да, — пробормотал Ральф, приближаясь к прилавку в центре магазина, где стояли яркие коробки с бульонными кубиками. — Теперь, мне это понятно. Продавщица Сью искренне рассмеялась.

— Уж не положили ли вы деньги в банк, Ральф? — спросила она.

— Простите? — Он не обернулся, перебирая красные коробки.

Луковый… Гороховый… Говяжий… Но где же куриный бульон?

— Моя мама говорила, что люди, разговаривающие сами с собой, имеют… Боже мой!

Сначала Ральфу показалось, что Сью просто произнесла что-то сложное, недоступное его измученному разуму, фразу вроде той, что люди, разговаривающие сами с собой, находят Бога, а затем Сью закричала. Ральф как раз нагнулся, чтобы ухватить нужную коробку на нижней полке, когда ее крик с такой силой выстрелил в него, что у Ральфа подкосились ноги. Он покачнулся, ударившись локтем о верхнюю полку стеллажа и сбрасывая их на пол.

— Сью? Что случилось?

Та не обратила на Ральфа никакого внимания. Прижав судорожно сжатые руки к губам, она с ужасом смотрела сквозь грязное стекло витрины.

— Господи, посмотри! Кровь! — воскликнула девушка. Ральф повернулся, сбрасывая на пол еще несколько коробок. От увиденного перехватило дыхание, ему понадобилось время — секунд пятнадцать, — чтобы понять, что истекающей кровью, избитой женщиной, ковыляющей к «Красному яблоку», была Элен Дипно.

Ральф всегда считал Элен самой красивой женщиной в западной части города, но сегодня… Один глаз ее заплыл; на левом виске виднелась глубокая ссадина, которую скоро поглотит безобразная опухоль свежего синяка; распухшие губы и щеки в крови. Шатаясь, словно пьяная, она направлялась к «Красному яблоку», казалось, ничего не видя уцелевшим глазом.

Но еще более пугающим, чем вид Элен, было то, как она весла Натали.

Женщина небрежно прижимала испуганного ребенка к бедру, словно связку школьных учебников, как бывало десять — двенадцать лет назад.

— О Господи, она же уронит ребенка! — опять закричала Сью.

Она находилась шагов на десять ближе к двери, чем Ральф, но не сдвинулась с места — просто стояла, все так же прижимая ладони к лицу.

Ральф больше не ощущал усталости. Он бросился к двери, распахнул ее и выбежал на улицу. И подоспел как раз вовремя, чтобы обхватить Элен за плечи, когда та, ударившись бедром о ящик с мороженым — слава Богу, хоть не тем, на котором она держала Натали, — двинулась в обратном направлении.

— Элен! — крикнул он. — Господи, Элен, что случилось?!

— А?.. — отозвалась та странным тоном, абсолютно не похожим на всегда такой оживленный голос молодой женщины, иногда сопровождавшей его в кино.

Здоровый глаз Элен остановился на нем, и Ральф увидел то же выражение непонимания, говорящее, что женщина не знает, кто она такая, где находится и что и когда случилось. — А?.. Ральф?.. Что?..

Ребенок начал соскальзывать вниз. Ральф отпустил Элен, кинулся к Натали и успел ухватить малютку за бретельку комбинезона. Плачущая Натали замахала ручонками, уставившись на него темно-голубыми глазищами. Второй рукой Ральф подхватил ребенка между ножек как раз в тот момент, когда бретелька, за которую он держал девчушку, лопнула. Мгновение плачущая Натали балансировала на его руке, словно