мыслями. Я чувствовала, как паника пытается проникнуть внутрь меня — точно так кот пытается запустить лапку под крышку коробки, унюхав, что там находится еда.

Я подумала о Селене, и это помогло мне справиться с паникой. Я представила Селену стоящей рядом с Таней и с еще сорока или пятьюдесятью другими детками на берегу озера Винтроп, у каждого в руках коробочка с отражателем, сделанным в мастерской лагеря, и девочки показывают друг другу, как именно нужно наблюдать затмение. Это было почти такое же четкое видение, как и то у колодца, когда я видела девчушку, разыскивающую под кроватью свои маечку и шорты, но я к тому же слышала, как Селена разговаривала с малышками своим мягким, нежным голоском, подбадривая тех, кто боялся. Я подумала о том, как мне вести себя с ней и с ее братьями, когда все они вернутся, — о том, что мне нужно остаться здесь… но если только я запаникую, то меня заберут. Я слишком далеко зашла и сделала слишком много, а рассчитывать мне, кроме как на себя, было не на кого.

Войдя в сарай, я разыскала большой фонарь Джо. Я включила его, но лампочка не загорелась; по- видимому, сели батарейки — это было так похоже на Джо. В нижнем ящичке его рабочего стола всегда лежали новые батарейки, потому что зимой у нас частенько отключали электричество. Я набрала полдюжины батареек и попыталась вставить их в фонарь. Но у меня так дрожали руки, что я выронила батарейки на пол, и мне пришлось шарить по полу в поисках их. Наконец-то я вставила батарейки, но в спешке, наверное, что-то перепутала, потому что фонарик не зажегся. Я было решила оставить его в покое, потому что уже совсем скоро снова появится солнце. Но на дне колодца даже после появления солнца все равно будет темно, и, кроме того, какой-то внутренний голосок нашептывал мне, чтобы я продолжала обманывать себя как можно дольше — что если я провожусь достаточно долго, то, выбравшись отсюда, возможно, найду Джо уже испустившим дух.

Наконец-то фонарь зажегся. Свет был ярким, и теперь я могла пройти сквозь заросли, не раздирая ноги в кровь. Я не имела ни малейшего представления, сколько прошло времени, но было еще темно, и звезды все так же сияли в небе, поэтому я поняла, что еще нет шести, а солнце все еще почти закрыто тенью.

Не пройдя и половины пути, я уже поняла, что Джо еще жив — я слышала его стоны и обращенные ко мне мольбы помочь ему выбраться. Не знаю, услышали бы их Айландеры, Лэнгиллы или Кэроны, будь они дома. Я решила, что лучше не думать об этом; у меня и без этого было слишком много проблем. Мне нужно было придумать, как поступить с Джо, это было очень важно, но ни одна мысль не приходила мне в голову. При каждой попытке найти ответ во мне начинал звучать этот голосок. «Это не честно, — настаивал голосок, — он должен быть мертв!»

— Помоги, Дооо-лоо-peccc! — взвивался голос Джо. Отдаваясь приглушенным эхом, он, казалось, доносился из могилы. Я зажгла фонарь и попыталась заглянуть внутрь, но не смогла. Пробоина в крышке колодца была почти по центру, и в свете фонаря я увидела только верх шахты — огромные гранитные глыбы, поросшие мхом. В потоке света мох казался черным и ядовитым. Джо увидел свет.

— Долорес? — вскрикнул он. — Ради всего святого, помоги мне! У меня сплошные переломы!

Теперь казалось, что это он разговаривает через слои грязи. Я не ответила Джо. У меня было такое чувство, что если я заговорю с ним, то сразу же сойду с ума. Вместо этого я отставила фонарь в сторону, наклонилась вперед, насколько это было возможно, и ухватилась за одну из досок, сквозь которые провалился Джо. Я потянула за нее, и она отломилась с легкостью сгнившего зуба.

— Долорес! — завопил Джо, услышав этот звук. — О Господи! Боже, будь милосерден!

Не отзываясь, я отломила еще одну доску, и еще одну, и еще одну. Снова стало светлеть, и снова запели птицы, как поют они летом, встречая восход солнца. Но небо все же было темнее, чем ему следовало бы быть в это время суток. Звезды потускнели, но светлячки еще продолжали летать. А я в это время продолжала срывать доски, приближаясь к тому краю, у которого я стояла на коленях.

— Долорес! — взвился вверх голос Джо. — Пусть деньги останутся у тебя! Все до цента! И я никогда снова не прикоснусь к Селене, клянусь всеми ангелами и Господом Богом! Пожалуйста, милая, только помоги мне выбраться из этой дыры!

Сорвав последнюю доску, я положила ее позади себя. А затем я посветила фонарем в колодец.

Первое, на что наткнулся лучик света, было обращенное вверх лицо Джо, и я вскрикнула. Это был маленький белый круг с двумя огромными черными дырами в нем. Я даже сначала подумала, что по какой- то причине он вставил камни в глазницы. А потом Джо моргнул, и это были всего лишь его глаза, взирающие на меня. Я представила, что они могут видеть — ничего, кроме темного очертания женской головы в круге яркого света, Джо стоял на коленях, весь его подбородок был в крови, кровь была также на шее и на рубашке. Когда он, открыв рот, выкрикнул мое имя, изо рта брызнула кровь. Падая, он, должно быть, переломал себе все ребра, и теперь они впивались в его легкие, как остроконечные пики.

Я не знала, что мне делать. Припав к земле, я чувствовала, как возвращается тепло летнего дня, я чувствовала его шеей, руками и ногами, тепло изливалось светом на Джо. Затем Джо приподнял руки и как-то странно помахал ими, будто тонул, и этого я уже не смогла выдержать. Отпрянув, я выключила фонарь. Я села на край колодца, скорчившись, обхватив руками расцарапанные в кровь ноги, дрожа всем телом.

— Пожалуйста! — выкрикнул он. — Пожалуйста! — И: — Пожалуйста!! — И наконец: — Пожа- луйста-а-а, До-х-лоо-ресссс!..

О, это было ужасно, ужаснее, чем можно себе представить. Так продолжалось очень долго. Так долго, что я подумала, как бы это не свело меня с ума. Затмение кончилось, птицы перестали распевать свои утренние песни, исчезли светлячки (а может быть, я просто не могла их больше видеть), в бухте перекликались гудками лодчонки, но Джо все еще не успокоился. Он просил и умолял; называл меня самыми ласковыми словами, сулил мне золотые горы, если я вытащу его из колодца, говорил, что изменится, что построит нам новый дом и купит мне «бьюик», ведь ему всегда казалось, что я хочу машину. Потом он стал проклинать меня, говорил, что привяжет меня к столбу и будет прижигать каленым железом, наблюдая, как я извиваюсь от боли, пока не убьет меня.

Раз даже он попросил меня опустить ему в колодец бутылку виски. Представляете? Ему нужна была бутылка, а меня он всячески проклинал и поносил, когда понял, что я вовсе не собираюсь помогать ему.

Наконец снова начало темнеть — темнеть по-настоящему — значит, уже было полдевятого, может быть, даже девять. С Ист-лейн доносился шум проезжавших машин, но вскоре все смолкло. Это было хорошо, но я знала, что не стоит испытывать судьбу слишком долго.

Немного позже, опустив голову на грудь, я задремала. Это продолжалось недолго, потому что, когда я очнулась, на горизонте все еще мерцал закат, но светлячки снова вернулись, выполняя свое обычное дело, и снова где-то далеко заухала сова. Теперь ее голос звучал более удовлетворенно.

Пошевелившись, я сжала губы, так как все мое тело пронзили тысячи иголочек: слишком долго я просидела в одной и той же позе на коленях. Из колодца ничего не доносилось, и я стала надеяться, что он наконец-то умер — ушел в мир иной, пока я дремала. Но затем вновь раздались какие-то приглушенные звуки и всхлипывания. Хуже всего было слышать, как он плачет от боли.

Оперевшись на левую руку, я зажгла фонарь и снова посветила в колодец. Чертовски трудно было заставить себя сделать это, особенно теперь, когда наступила кромешная тьма. Каким-то образом Джо удалось встать на ноги, и я увидела, как свет фонаря отразился от двух-трех лужиц рядом с его ботинками. Это напомнило мне, как я смотрела на солнце, отраженное в осколках разбитого стекла, когда Джо устал душить меня и я упала на пол веранды.

Глядя вниз, я наконец-то поняла, что произошло, — я поняла, как ему удалось при падении вниз на глубину тридцати-тридцати пяти футов не разбиться насмерть. Дело в том, что теперь колодец не был абсолютно сух. Но он не был и полон воды — если бы это было так, то Джо утонул бы в нем, как крыса в дождевой бочке, — но дно колодца было влажным и вязким. Это немного смягчило его падение, к тому же он был пьян и не почувствовал всей остроты боли.

Джо стоял, опустив голову, раскачиваясь из стороны в сторону, цепляясь за каменные выступы, чтобы не упасть. Затем, взглянув вверх, он увидел меня и осклабился. От его усмешки мурашки пробежали по всему моему телу, Энди, потому что это был оскал мертвого человека — мертвеца, истекающего кровью, мертвеца, чьи глаза напоминали вставленные камни.

Затем он начал карабкаться вверх по стене.