подтолкнуть ее на четверть дюйма. Пол, не выпрямляясь, скользнул в кресле вперед и опять закричал от жгучей боли ниже колен. Выпученные глаза, открытый рот, вывалившийся язык… Капли слюны падали изо рта на пол.

Он захватил шпильку пальцами… захватил ее… едва не выпустил… и зажал в кулаке.

Он выпрямился, и его пронзила новая вспышка боли, после чего ему оставалось лишь сидеть неподвижно в течение нескольких секунд, запрокинув голову настолько, насколько позволяла жесткая спинка инвалидного кресла, а шпилька лежала перед ним на доске. Ему вдруг показалось, что он вот-вот пукнет, но это желание быстро прошло.

Что ты делаешь? — сварливо спросила его какая-то часть рассудка. Ждешь, пока уймется боль? Этого не будет. Она вечно цитирует свою мать, но ведь и твоя мать тебе кое-что говорила, правда?

Правда. Говорила.

Сидя в кресле, запрокинув голову, обливаясь потом так, что лицо блестело. Пол вслух, почти нараспев, повторил одно из любимых высказываний своей матери:

— Может, есть и феи, и эльфы, но помни: Бог помогает тем, кто помогает себе сам.

Верно. Так что нечего ждать, Поли; здесь с минуты на минуту может появиться только эльф- тяжеловес по имени Энни Уилкс.

Он возобновил движение и медленно покатился в кресле к двери. Она, уходя, заперла дверь, но ему казалось, что он сможет отпереть замок. Тони Бонасаро, превратившийся не так давно в груду пепла, специализировался на кражах автомобилей. Собирая материалы для «Быстрых автомобилей», Пол изучил технологию таких краж с помощью бывшего полицейского по имени Том Твифорд. Том показывал ему, как соединять провода зажигания, если у тебя нет ключа от машины, как отпирать дверцу, используя в качестве рычага тонкий металлический стержень, который на жаргоне автомобильных воров называется Тощим Джимом, как отключать охранную сигнализацию.

Или, говорил ему Том однажды весной в Нью-Йорке года два с половиной назад, скажем, ты вообще не собираешься угонять машину. Машина у тебя есть, просто маловато бензина. У тебя есть шланг, но в машине, из которой ты решил позаимствовать толику топлива, бак запирается. Проблема? Нет, если знать, что делать; ведь почти все запоры для баков — детские игрушки. Тебе понадобится всего лишь заколка для волос.

Пять бесконечных минут ушло на то, чтобы развернуть кресло и подъехать к двери так, чтобы левое колесо почти коснулось ее.

Замочная скважина старого образца, расположенная в центре тусклой металлической пластины, напомнила ему иллюстрации Джона Тенниела к «Алисе в стране чудес». Он подался в кресле вперед (издав очередной сдавленный стон) и заглянул в нее. Увидел он небольшой коридор, ведущий в соседнюю комнату, по всей видимости, гостиную — темно-красный ковер на полу, старомодный диван, обитый материей такого же цвета, абажур со свисающей бахромой.

Слева находилась еще одна дверь, распахнутая настежь. Сердце Пола забилось сильнее. За этой дверью наверняка располагалась ванная комната — он много раз слышал, как оттуда доносился звук льющейся воды (в том числе и тогда, когда она наполняла водой ведро, из которого он потом с такой готовностью пил). Не оттуда ли она приходит всякий раз, как наступает время для дозы лекарства?

Скорее всего именно оттуда.

Он взял заколку, но она выскользнула из пальцев, упала на доску и покатилась к краю.

— Нет! — хрипло завопил Пол и накрыл заколку ладонью, прежде чем та успела скатиться на пол. Он сжал заколку в кулаке, и сознание его выключилось.

Ему показалось, что на этот раз обморок длился дольше, хотя, конечно, наверняка сказать не мог. Боль как будто бы чуть-чуть уменьшилась — если не принимать во внимание дьявольскую боль в левом колене. На ручках кресла лежала доска, а на ней — заколка для волос. На сей раз, прежде чем взять заколку, он как следует размял пальцы правой руки.

Пора, подумал он, беря заколку с доски. Не дрожать. Не забудь: ДРОЖАТЬ НЕЛЬЗЯ.

Он потянулся к замочной скважине и вставил в нее заколку, прислушиваясь к гремящему в голове

(Так ярко!)

голосу комментатора.

Липкий, как масло, пот заливал лицо. Он слушал… нет, более того — он чувствовал.

Любой дешевый замок основан на простом шатуне, объяснял ему Том Твифорд, показывая рукой, как работает шатун. Предположим, вам надо перевернуть кресло-качалку. О чем разговор! Вы беретесь за его дужки и тянете на себя… всего и дел. То же самое с замком. Дерните шатун вверх и быстро, пока он не вернулся на место, открывайте крышку.

Он дважды поддевал шатун, но оба раза заколка соскакивала и он не успевал привести шатун в движение. Заколка уже слегка погнулась. Пол решил, что еще две или три попытки — и она сломается.

— Прошу тебя, Боже, — проговорил он, снова засовывая заколку в замочную скважину. — Прошу тебя, Боже, ну что тебе стоит? Помоги мне чуть-чуть, я о большем не прошу.

(«Да, господа, Пол Шелдон был сегодня героем, но, по-моему, у него сейчас последняя попытка. Трибуны замерли…»)

Он прикрыл глаза, прислушиваясь к шороху заколки в замке, и голос комментатора стих. Вот оно! Туго идет! Вот шатун! Его видно — он похож на гнутую дугу качалки, он давит на язычок замка, не дает ему выскользнуть, не дает Полу выскользнуть.

Детская игрушка. Главное — сохранять спокойствие.

Трудно сохранять спокойствие, когда так больно.

Левой рукой он взялся за дверную ручку и попробовал слегка надавить на заколку. Еще чуть-чуть… Еще чуть-чуть…

Мысленно он представлял себе, как шатун медленно движется в своей тесной пыльной нише, как медленно отходит язычок замка. Никто не просит, чтобы язычок отошел полностью, это никому не нужно — переворачивать качалку никому не нужно, если вспомнить метафору Тома Твифорда. Пусть только еще капельку отодвинется и отпустит дверь… Толчок…

Заколка гнулась и соскальзывала одновременно. Пол чувствовал это. В отчаянии он повернул ручку и толкнул дверь изо всех сил. Щелчок — и заколка переломилась пополам, причем одна половина провалилась в замок, и Пол был уже готов признать свое поражение, но вдруг осознал, что дверь медленно открывается, а язычок замка торчит, как железный ноготь.

— Иисусе, — прошептал он. — Благодарю тебя, Господи.

Давайте посмотрим повтор! — торжествующе завопил у него в голове Уорнер Вулф, и тысячи зрителей, сидящих на трибунах стадиона имени Энни Уилкс, а также миллионы телезрителей издали ликующий крик.

— Не сейчас, Уорнер, — прохрипел он и приступил к долгой, изнуряющей работе: принялся разворачивать инвалидное кресло так, чтобы оно оказалось точно напротив дверного проема.

Ему пришлось пережить скверную — не просто скверную, страшную, кошмарную минуту, когда показалось, что кресло не пройдет в дверь. Оно было шире, чем надо, не больше чем на два дюйма, но эти два дюйма все-таки были лишними. Она вносила его в сложенном виде, поэтому оно и было тогда похоже на магазинную тележку, мрачно сообщила ему память.

В конце концов ему удалось протиснуться — с огромным трудом — благодаря тому, что он наклонился вперед и ухватился руками за дверной косяк. Оси колес заскрежетали по дереву, но кресло все-таки выехало.

После этого он снова отрубился.

Из забытья его вывел ее голос. Он открыл глаза увидел двустволку, направленную на него. Глаза Энни сверкали от ярости.

— Пол, если ты так рвешься на свободу, — проговорила она, — я с радостью отпущу тебя.

И спустила оба курка.