Сообщение было напечатано на первой полосе бангорской «Дейли Ньюс», которую Билли Халлек купил утром. Он вновь просмотрел сообщение, поглядел на снимок здания, в подвале которого был обнаружен его друг, затем сложил газету и сунул в мусорный ящик, на котором под гербом штата Коннектикут было написано: КЛАДИТЕ МУСОР НА МЕСТО.

— Вот такие дела, — сказал он.

— Что вы сказали, мистер? — Это была девочка лет шести с бантом на голове и пятнами шоколада на подбородке. Она прогуливала собачку.

— Ничего, — ответил Билли и улыбнулся ей.

— Марси! — закричала издали мать девочки. — Иди сюда!

— До свидания, — сказала Марси.

— До свидания, миленькая. — Билли понаблюдал, как она идет к матери. Белый пудель семенил рядышком. Мать принялась ее за что-то отчитывать, а Билли стало жаль девочку, которая напомнила ему о Линде, когда той было тоже шесть лет.

Но вместе с тем он ощутил внутренний подъем. Одно дело, когда весы сообщают тебе, что ты вернул одиннадцать фунтов веса, но куда лучше, когда к тебе обращаются, как к нормальному человеку. Пусть даже это шестилетняя малышка с собачкой. Возможно она верила в то, что на свете много людей, похожих на огородное пугало.

Вчерашний день Билли провел в Норт-Ист Харборе, не столько ради отдыха, сколько ради восстановления здравого рассудка. Казалось, все в порядке, все нормализуется, но достаточно было взглянуть на пирог, лежащий на телевизоре, и вновь становилось не по себе.

Ближе к вечеру он положил его в багажник машины. Стало немного легче.

Когда стемнело и чувство одиночества усилилось, он достал свою потрепанную записную книжку и позвонил Роде Симпсон. Спустя минуту он уже говорил с Линдой, которая была в восторге слышать его голос. Она в самом деле узнала о заговоре матери. Истина дошла до нее вполне предсказуемым путем. Майкл Хаустон рассказал все своей жене. Жена рассказала старшей дочери, возможно, в пьяном состоянии. Линда с этой девочкой поссорилась из-за мальчика прошлой зимой, поэтому Саманта Хаустон помчалась со всех ног к Линде, чтобы сообщить ей, что ее дорогая мамочка изо всех сил пытается упрятать ее дорогого папочку в дурдом, чтобы он научился плести корзинки.

— И что ты ей сказала? — спросил Билли.

— Я ей сказала, чтобы она себе в задницу засунула зонтик, — ответила Линда, и Билли рассмеялся, хотя слезы текли из его глаз. Но отчасти испытывал грусть. Он отсутствовал меньше трех недель, а голос его дочки звучал так, словно она стала на три года старше.

Линда сразу же направилась домой, чтобы выяснить у матери — правду ли сказала Саманта Хаустон.

— Ну, и что дальше? — спросил Билли.

— Мы здорово поругались, а потом я заявила, что хочу снова поехать к тете Роде. Она ответила, что это неплохая идея.

Билли немного помолчал, потом сказал ей:

— Не знаю, Лин, нужно мне тебе это говорить, но я вовсе не сумасшедший.

— Ой, пап! Ну я же знаю и так! — ответила она чуть ли не презрительно.

— К тому же я пошел на поправку и начал прибавлять в весе.

Она радостно взвизгнула — пришлось отодвинуть трубку от уха.

— Правда? Ой! Это точно?!

— Точно.

— Папочка! Как здорово! Но ты правду говоришь? Не обманываешь?

— Честное слово бойскаута, — ответил он, улыбаясь.

— А когда ты домой придешь?

И Билли, который на следующий день, буквально завтра, собирался войти в дверь собственного дома не позднее десяти вечера, ответил:

— Примерно через неделю, дорогая моя. Хочу еще немного поправиться для начала. Пока что еще выгляжу довольно скверно.

— А-а-а… — протянула Линда разочарованно. — Ну, ладно…

— Но когда соберусь вернуться, я тебе непременно позвоню, по крайней мере часов за шесть до своего прибытия, — сказал он. — Приготовишь нам свое фирменное блюдо. Вроде того, что ты сделала, когда мы вернулись из Моханка, помнишь?

— Да я такую хреновину… Оп! Извини, папуля.

— Прощаю, — сказал он. — А пока оставайся там, с котятами Роды. И чтоб больше никаких перебранок с мамой.

— Все равно не хочу туда возвращаться, пока ты не приедешь, — сказала она. В голосе ее явно прозвучала упрямая решительность. Заметила ли Хейди этот новый тон Линды? Видимо, да. Отсюда: наверно, и ее тон отчаяния, когда говорила с ним вчера по телефону.

Он сказал Линде, как любит ее и положил трубку. Сон пришел легче во вторую ночь, но сновидения по-прежнему были кошмарными. В одном из них он слышал вопли Джинелли из багажника машины, — тот требовал его освободить. Но когда Билли открыл багажник, то обнаружил там не Джинелли, а окровавленного младенца со старческими мудрыми глазами Тадуза Лемке. В ухе младенца была золотая серьга в виде обруча. Голый младенец протянул ручки к Билли и улыбнулся. Его зубы оказались серебряными иглами.

Пурпурфаргаде ансиктет, сказало дитя нечеловеческим голосом, и Билли проснулся, дрожа, в холодном рассвете атлантического побережья.

Двадцать минут спустя он выписался из мотеля и снова поехал к югу… В четверть восьмого сделал остановку, чтобы как следует позавтракать. Но кусок застрял в горле, когда развернул в ресторане купленную газету.

«Однако пообедать мне это не помешало», подумал он, возвращаясь к арендованному автомобилю. «Потому что вернуть свой вес — это самое главное».

Пирог лежал на соседнем сиденье по-прежнему теплый и пульсирующий. Он бросил на него взгляд, завел машину, выехал задним ходом со стоянки и отправился в путь. Рассчитал, что будет дома через час, и им овладело странное и неприятное чувство. После двадцати миль езды он определил это чувство как волнение.