привезти. Поди, обыскались меня.
— А который час? — спросил Луис. Не поздновато ли для Нормы разъезжать? Измученное тело и изнуренный мозг подсказывали, что уже за полночь.
— Сейчас взгляну. Часы всегда при мне, когда одет, конечно, а когда раздеваюсь, время мне до лампочки.
Он выудил часы-луковицу из кармана брюк, щелкнул блестящей крышкой.
— Уже половина девятого. — И закрыл крышку.
— Половина девятого?! — оторопело повторил Луис. — Всего-то?
— А вы как думали?
— Думал, что сейчас много позже.
— Ну, что ж, до завтра, Луис, — попрощался Джад и пошел прочь.
— Постойте!
Старик обернулся, вопросительно посмотрел на Луиса.
— Джад, что мы сегодня сделали?
— Схоронили кота вашей дочки.
— И только?
— И только! — отрезал Джад. — Луис, вы славный человек, только задаете больно много вопросов. Иногда нужно просто довериться чутью. Точнее, сердцу. А если поддаться сомнениям, появятся вопросы, вы все снова и снова начнете переваривать, только не кишками, а мозгами, глядь, и уже колеблетесь: а правильно ли поступили? Понимаете, о чем я?
— Понимаю, — кивнул Луис. Старик, похоже, прочитал все его мысли, пока возвращались.
— А надо б сперва сомнения проверить, а не то, что сердце подсказывает. Верно, а, Луис?
— Может быть, — пробормотал тот.
— Впрочем, мужику как-то негоже душу открывать, верно?
— Как сказать…
— Именно — негоже, — кивнул Джад, словно Луис безусловно согласился. И прибавил, уверенно и даже безжалостно, отчего у Луиса мороз прошел по коже: — Душа — это вечная тайна. Вот женщины вроде умеют тайны хранить, некоторые прямо могила. И все же ни одна — если умная, конечно, — не скажет, что знает до конца сердце мужчины. Непроницаемо, твердо мужское сердце, Луис, тверже камня на индейском кладбище. И каждый взращивает в своем сердце, что может… и возделывает.
— Джад!
— И не нужно сомнений, Луис. Что сделано, то сделано, доверься сердцу.
— Но…
— Никаких «но». ЧТО СДЕЛАНО, ТО СДЕЛАНО, ДОВЕРЬТЕСЬ СЕРДЦУ. Мы поступили, как нужно. Надеюсь, как нужно именно сейчас. В иное время то же самое могло и бедой обернуться — страшной бедой.
— Ну, хоть один вопрос позвольте.
— Вопрос позволю, а ответ не обещаю.
— Как вы узнали про это место? — Спросить об этом Луису не терпелось на обратном пути, тогда же закралось подозрение: а может, и сам Джад индеец-полукровка, хотя по виду не скажешь. Очевидно, предки его не на все сто процентов из англосаксов.
— От Стенли Бушара, от кого ж еще? — даже удивился Джад.
— Он просто рассказал и все?
— Нет, не просто. Тут рассказом одним не обойтись. Я там своего Пестрого похоронил. Мне в ту пору десять лет стукнуло. Раз Пестрый погнался за зайцем да напоролся на ржавую колючую проволоку. Видать, зараза какая попала, ну, он и сдох.
Что-то показалось Луису сомнительным, что-то явно не совпадало с прежним рассказом Джада о своей собаке. Но усталый мозг отказывался искать разгадку. Джад замолчал, лишь взглянул на Луиса, и взгляд его был непроницаемым.
— Спокойной ночи, Джад.
— Спокойной ночи. — И, прихватив кирку с лопатой, старик пошел через дорогу.
— Спасибо! — крикнул Луис вдогонку.
Джад не обернулся, лишь поднял руку, дескать, слышу вас.
Не успел Луис войти в дом, как зазвонил телефон.
Морщась от боли в спине и ногах, он бросился бегом на кухню, где так тепло и… все же не успел. Отзвенев пять или шесть раз, телефон умолк. Луис все же поднял трубку, но услышал лишь гудки.
НАВЕРНОЕ, РЕЙЧЕЛ. СЕЙЧАС ПЕРЕЗВОНЮ.
Но неожиданно даже набрать номер показалось ему усилием чрезмерным. Устал… Неохота выделывать деликатные словесные па с ее матушкой, а тем более с отцом, которому только бы чековой книжкой размахивать. Даже с Рейчел неохота говорить, даже с Элли — она, конечно, еще не спит, в Чикаго сейчас только половина восьмого. Дочка непременно спросит его о Чере.
А ЧТО — ЧЕР? ВСЕ РАСПРЕКРАСНО: ЕГО СБИЛ БЕНЗОВОЗ. СМЕРТЬ ПОД ЛЕГКОВОЙ МАШИНОЙ НЕ ТАК ДРАМАТИЧНА. ПОНИМАЕШЬ, О ЧЕМ Я? НЕТ, НУ И НЕ БЕДА. КОТ ПОГИБ, НО ШКУРКА ПОЧТИ НЕ ПОСТРАДАЛА. МЫ С ДЖАДОМ ЗАКОПАЛИ ЕГО НА ИНДЕЙСКОМ КЛАДБИЩЕ, ЭТО РЯДОМ С КОШАЧЬИМ. ПРОГУЛЯЛИСЬ ЧТО НАДО. СВОЖУ ТЕБЯ КАК-НИБУДЬ. ПОЛОЖИШЬ ЦВЕТЫ НА ЕГО МОГИЛКУ, ПАРДОН, НА ПИРАМИДКУ. СВОЖУ НЕПРЕМЕННО, ДАЙ ТОЛЬКО ТРЯСИНЕ ЗАМЕРЗНУТЬ И МЕДВЕДЯМ УСНУТЬ НА ВСЮ ЗИМУ.
Повесив трубку, пошел в ванную, наполнил раковину горячей водой, снял рубашку, ополоснулся до пояса. Вспотел он как свинья, хотя и холодно, и пахло от него соответственно.
В холодильнике нашел остатки мясного рулета, сделал бутерброд, приправил его сладким луком, поразмыслив, сдобрил еще и кетчупом, пришлепнул сверху другим ломтем хлеба. Случись рядом Элли или Рейчел, они бы брезгливо поморщились — фу, разве такое можно есть! Да, милые женщины, вы многое потеряли, подумал Луис, с наслаждением уплетая бутерброд. КОНФУЦИЙ ГОВОРИТ: КТО МНОГО ПОТЕЕТ, ТОТ МНОГО ЕСТ. Луис улыбнулся и запил кулинарный изыск молоком — прямо из пакета, что тоже не понравилось бы Рейчел. Поднялся в спальню, разделся и, не почистив зубы, лег спать. Все маленькие болести собрались вдруг воедино и застучали большим молотом внутри, отчего, как ни странно, становилось даже покойнее.
Да, часы, разумеется, лежали там, где он их оставил. И показывали десять минут десятого. Невероятно!
Он выключил свет, повернулся на бок и тотчас заснул.
Проснулся часа в три утра — захотелось в туалет. Стоя под ярким неоновым светом, созерцая струйку, бьющую в унитаз, он задумался и вдруг изумленно вытаращил глаза: вот оно — несоответствие! Не сходятся, не сходятся концы, не стыкуются Джадовы россказни!
Сегодня старик сказал ему, что похоронил Пестрого десятилетним мальчишкой и что тот умер от заражения крови, напоровшись на колючую проволоку. Но тем утром в конце лета, когда вел всю семью Луиса на Кошачье кладбище, рассказывал иное: дескать, собака его умерла от старости и похоронена рядом с другими зверушками. Даже колышек с табличкой показал, правда, надпись от времени стерлась.
Луис спустил воду, выключил свет, вернулся в спальню. Что-то еще царапало память, что-то еще напутал старик. Ага, нащупал: Джад — ровесник века. На Кошачьем кладбище он сказал Луису, что собака у него умерла в начале первой мировой, значит, либо в четырнадцатом году, когда занялась война в Европе, или в семнадцатом, когда вступила Америка. Соответственно и Джаду было либо четырнадцать, либо семнадцать лет.
А сегодня вечером он заявил, что похоронил своего Пестрого десятилетним мальчишкой.
НО ОН СТАРИК, А СТАРИКИ ВЕЧНО ПУТАЮТ, пытался найти оправдание Луис. САМ ГОВОРИЛ, ЧТО НАЧИНАЕТ ЗАБЫВАТЬ ИМЕНА, АДРЕСА. ДАЖЕ О ВАЖНЫХ ДЕЛАХ, ПРОСНУВШИСЬ ПОУТРУ, НЕ ПОМНИТ.
