застой в сбыте повергает тысячи людей в нищету и приводит их к преступлениям.[92] Современная промышленность действительно производит чудеса: на фабриках, как вам известно, употребляют большое число детей ниже одиннадцатилетнего возраста, даже до шести лет, по самой простой причине, потому что им платить дешевле; как фабричную машину невыгодно останавливать на ночь, ибо время — капитал, то на фабриках работают днем и ночью; каждая партия одиннадцать часов в сутки; к концу работы бедные дети до того утомляются, что не могут держаться на ногах, падают от усталости и засыпают так, что их можно разбудить только бичом; честные промышленники, чтобы помочь этому неудобству, сделали чудное изобретение: они выдумали сапоги из жести, которые мешают бедным детям — даже падать от усталости…

Виктор. Это частный случай, который ничего не доказывает…

Фауст. Имей терпение хоть пробежать парламентские исследования с 1832 по 1834 год и другие документы,[93] то ли ты найдешь там? — везде один ответ: десятилетние дети на работе по одиннадцати часов в сутки; усталость до утомления; распухнувшие ноги; спинная болезнь; недостаток сна, от которого всегдашнее полусонное состояние;[94] наконец, что всего важнее — невозможность какого-либо воспитания, какого-либо образования, тем менее нравственного, ибо после одиннадцатичасовой работы нет времени для школы; а если бы и нашлось это время, то физическое и нравственное состояние детей таково, что ученье для них бесполезно; комиссары парламента открыли, что большая часть фабричных работников не умеют ни читать, ни писать — и прежде времени поражены старческою немощью; это уж не сказка, а официальное дело.

Виктор. Однако же доктор Юр доказал, что самое пребывание на фабрике способствует образованию работников…

Фауст. Я помню это место — это такой пуф, что его нельзя читать без смеха и без сожаления. Многоученый доктор Юр, горячий поборник бумажных мотков, хватается за все, чтоб защитить предмет своего обожания: он говорит о необходимости для работника смотреть на термометр, который будто бы «вместе с гигрометром открывает ему тайны природы, закрытые другим людям; он каждый день имеет случай, — продолжает филантроп-мануфактурист, — наблюдать расширение твердых тел, происходящее от возвышения температуры, на огромных паровых трубах, нагревающих комнаты… получать сведения в практической механике из самой прядильной машины…».[95] Вот образец положительности! мануфактурный философ полагает, что можно знания ввернуть в голову человека, как винт в стену, без всякого предварительного приготовления, которое бы могло развить умственные понятия человека до той степени, где отдельные знания делаются ему доступными…

Виктор. Но ты должен согласиться, что ежедневное обращение с машинами, с термометром не может несколько не развить умственных способностей человека…

Фауст. Так: если он гений; пред другими же целый век будет вертеться колесо и висеть термометр — и они ничего не поймут ни в том, ни а другом. Тысячи людей смотрели, как паром поднимается крышка с чайника, — но одного Уатса^* это наблюдение привело к паровой машине. Англичанин Гельс^* (Hales), один из знаменитейших химических ремесленников семнадцатого века, даже изобрел снаряд для собирания газов; он их, так сказать, щупал руками, — но не узнал их, принимал их за один и тот же воздух с некоторыми примесями. Для гения не нужно школы; но все не гении не могут обойтись, по крайней мере, без первоначального воспитания. Да и все это мечта! стоит взглянуть на прядильную мануфактуру! ты знаешь, есть ли возможность тому, кто должен ежеминутна смотреть за сотнями обрывающихся ниток, — производить наблюдение над термометром и углубляться в механику? уже не говорю о тех несчастных, которых единственное занятие в продолжение полусуток — ползать на четвереньках под машиною и подбирать хлопки, — ибо в этом состоит вся работа детей; каким образом они в это время занимаются термометрическими и гигрометрическими наблюдениями — это известно одному доктору Юру! Впрочем, кажется, глубокое размышление над винтами и колесами самопрядильни не открыли и самому доктору Юру тайн природы, довольно известных другим смертным; на замечание одного умного лондонского врача, который без церемонии сказал, что ночная работа — гибель для здоровья и особенно в детском возрасте препятствует правильному развитию тела, доктор Юр насмешливо и с чувством оскорбленного достоинства доказывает медицинскому факультету, что машины сильна освещены газом и, следственно, ночная работа не может быть вредна детям…

Ростислав. Неужели ты не шутишь?

Фауст. Загляни во вторую главу второго тома «Философии мануфактур»[96]; этот ответ показывает, что доктору Юру вовсе не известно одно из самых простых положений физиологии о влиянии ночи на организм животных. Только мануфактурному философу дозволено такое невероятное, непростительное невежество — зато доктор Юр человек положительный и считается авторитетом в прядильном и вообще мануфактурном мире…

Ростислав. Хоть упоминает ли он о нравственном образовании несчастных детей на фабриках?..

Фауст. Он вообще очень хвалит фабричное нравственное воспитание; чему я нашел у него и доказательство: «если главный работник на шерстяной фабрике, — говорит он[97], — человек трезвый и порядочный, то он не имеет нужды мучить (harasser) своих маленьких помощников… на если он предан горячим напиткам или вспыльчив, то поступает с ними тирански… когда он, возвращаясь из трактира, запоздает, то, чтоб нагнать время, пускает машину с такою быстротою, что его помощники не успевают ему помогать… тогда он немилосердно бьет их длинным катком (billy rollet)…» — чем не воспитание? бедные дети в полной власти у взрослого пьяного негодяя — но ведь это лишь в продолжение одиннадцати часов в день! Впрочем, доктор Юр не шутя уверяет, что это случается только на шерстяных фабриках, но отнюдь не на бумажных[98], и надеется, что новые усовершенствования на шерстяных фабриках устранят эту маленькую неприятность.

Виктор. Но ты берешь только случайности…

Фауст. Эти случайности на всех фабриках Запада…

Виктор. Ты указываешь лишь на одну сторону…

Фауст. Тебе угодно другую; вот она: Карл Дюпень^* торжественно объявил с парламентской трибуны, что «на 10.000 рекрут в мануфактурных департаментах Франции представляется 8900 больных и уродов, а в земледельческих лишь 4000».[99]

Виктор. Это все темная сторона; должно брать в расчет и силу обстоятельств, как, например, огромную производительность Запада, которая, естественно, понижает цены на фабричные произведения и заставляет производить дешевле и в меньшее время; оттого все эти ночные работы, употребление детей, утомление… без того большая часть фабрикантов бы разорились…

Фауст. Я не вижу нужды в этой непомерной производительности…

Виктор. Помилуй! ты хочешь ограничить свободу промышленности…

Фауст. Я не вижу нужды в этой беспредельной свободе…

Виктор. Но без нее не будет соревнования…

Фауст. Я не вижу нужды в этом так называемом соревновании… как люди алчные к выгоде стараются всеми силами потопить один другого, чтобы сбыть свое изделье, и для того жертвуют всеми человеческими чувствами, счастием, нравственностию, здоровьем целых поколений, — и потому только, что Адаму Смиту вздумалось назвать эту проделку соревнованием, свободою промышленности — люди не смеют и прикоснуться к этой святыне? О, ложь бесстыдная, позорная!

Виктор. Я согласен, что настоящее состояние западной промышленности представляет много странного и печального, — но не в ней одной заключается Запад. Вспомни, что Запад — колыбель нашего просвещения, что на Запад ходят учиться, что Запад истинный храм наук…

Фауст. Обширный вопрос! об нем можно говорить до завтрашней ночи! Чтоб не распространяться вдаль — я спрошу только: какие именно науки подвинулись в этом храме? Я вижу движение на Западе, вижу безмерную трату сил, вижу множество приемов полезных и бесполезных — им не худо учиться; думать, что новая наука далеко оставила за собою древнюю, — это вопрос другой; новая наука увеличила ль хоть на волос благоденствие человека? это вопрос третий.

Виктор. Послушай: отрицать просвещение Запада — дело невозможное; ты этого не докажешь…