Наконечного на новом аэродроме ждали.
— Товарищ командир, майор Орлов — командир батальона обслуживания, поступаю в ваше распоряжение.
— Добро. Подполковник Наконечный — командир полка. Будем служить и воевать теперь вместе. Кто тут до нас был?
— Был полк бомбардировщиков на Су-2, но он ушел в тыл на переформирование. Ничего у них из самолетов и летчиков не осталось.
— Ну что ж, давайте, командир, транспорт, да объедем быстро владения, чтобы я мог дать указания подчиненным. А по дороге и доложите все вопросы.
…Аэродром был опален огнем войны: часть построек разрушена, по стенам других — россыпь осколочной ряби, подсвечиваемой снизу битым оконным стеклом, земля густо посечена оспинами от разрывов бомб, на дальней окраине — бесформенные остовы сгоревших самолетов; южнее аэродрома — позиции зенитной артиллерии, закопченная пожарами железнодорожная станция, мост через речушку.
Оглядев всю эту неприглядную картину, Наконечный озабоченно спросил:
— Где, Орлов, думаешь людей располагать? На аэродроме, вижу, небезопасно, да и отдохнуть немец не даст.
— Предлагаю, как и предыдущему полку, в поселке. Его еще ни разу не бомбили. Он в центре от военных объектов, но и не близко к ним.
…Летчиков и техников разместили на первом этаже школы. На втором и третьем этажах занимались дети, а на ночь приезжали на короткий отдых военные, — никто друг другу не мешал.
…Матвею не спалось. Закурив папиросу, он не торопясь вышел в коридор. У наружной двери на тумбочке горела большая керосиновая лампа, а на стуле сидела девушка с книгой в руках. Услышав шаги, она подняла голову. И Матвея словно кто в грудь толкнул: на него внимательно и выжидающе смотрели такие до боли знакомые, огромные голубые глаза. Чувство испуга и какого-то радостного удивления приковало его к месту. Вспомнив, что он без гимнастерки, Матвей еще больше растерялся. «Стою, как парализованный, надо хоть голос подать…» — подумал он.
— Здравствуйте! А вы что, будете нас ночью охранять? — кое-как преодолев смущение, спросил Матвей. И в ответ мягкий певучий голос:
— Нет. Охраняют вас красноармейцы с винтовками, но они на улице стоят. А я здесь за порядком слежу…
«Она Светлана! Я не могу ошибиться! Но увы! Меня не узнают. Надо начинать все сначала…» — принеслось в голове.
— Понятно. Давайте знакомиться — Матвей Осипов, летчик. — Он улыбнулся: — А вы — Светлана.
Девушка улыбнулась:
— Верно. Только пока я Светлана, и всё.
— Это как же понимать?
— А вот так: профессии у меня еще никакой нет. В этом бы году десять классов закончила, а тут был фронт. Страх, что творилось, да и сейчас бомбят все время.
— Не горюй, Светлана, теперь вот наши наступают. Так что на следующую зиму опять будешь учиться.
— Хорошо бы…
— Что, сомневаешься?
— Почему же? Верю. Но пока пошла в БАО[6] работать, а дальше видно будет.
Матвей вел этот ни к чему не обязывающий разговор, а в душе росла обида: неужели Светлана не помнит ни его лица, ни фамилии, ни имени? Ему страстно захотелось, чтобы прошлая весна не затерялась в девичьей памяти навсегда, но и напоминанием о встрече боялся поставить девушку в неловкое положение.
«Как поступить?… Если не сказать сейчас, то не говорить вообще. — Наморщив лоб, он лихорадочно искал решение. — Зачем же врать?… Нам было весело. Почему же она была должна запомнить нас?… А письмо?… Это что — девичья шутка? Просто решила подурачиться?…»
В этих рассуждениях с собой он совсем потерял нить разговора, и девушка, испытывая неловкость в обществе молча стоящего Матвея, вывела его из глубокой задумчивости вопросом:
— Вы меня слышите?… Что-нибудь случилось?
— Случилось, Светлана, случилось! — Он улыбнулся и сделал к ней еще шаг. — Мне вдруг вспомнился Киев. Девушка с туфлей в руке и два молодых летчика…
С каждым новым словом глаза Светланы приобретали какое-то удивленно-виноватое выражение. Но через растерянность и стеснительную улыбку на лице все явственнее проступала радость ничем не омраченных, приятных воспоминаний. Она встала.
— И вот я спрашиваю себя, — продолжал Матвей, — не мы ли это были?… Я — это Матвей! А вы — Светлана! Саша отсутствует. Воюет в другом полку.
Матвей замолчал, лукаво улыбаясь. Он был рад, что ему удалось превратить выяснение отношений в шутку.
— Вы меня, Матвей, простите! Я очень хорошо помню тот день и часто его вспоминала. Но встретиться здесь, в такое время, когда все рушится… Это невероятно!…
Они наперебой стали вспоминать киевское совместное путешествие, послание гимназистки, как Светлана назвала свое письмо, и смеялись, закрывая рты ладонями, чтобы кого-нибудь не разбудить ненароком.
Матвею не хотелось уходить, но он понимал, что разговор надо заканчивать, что пора поздняя.
— Светлана, а когда кончается ваша смена?
— Завтра вечером.
— Если мы успеем приехать с аэродрома, можно я вас провожу домой?
— Как-то непривычно. Меня, кроме мальчиков из нашей школы, никогда никто не провожал.
— Но я и есть мальчик из вашей школы. Мы же здесь живем.
Они засмеялись.
— Вы, Матвей, идите спать. А то ведь вставать рано.
— Хорошо. Спокойного дежурства, Светлана.
— А вам спокойной ночи.
Матвей повернулся и пошел. Он чувствовал, что вслед ему смотрят огромные голубые глаза. Матвею хотелось оглянуться, но он почти вслух приказал себе: «Не оглядывайся!» — и сдержал себя.
Провожающий взгляд Светланы заставил его подтянуться, расправить плечи. Ему хотелось идти широким военным шагом, и только сознание того, что многие уже спят, удержало его от этого мальчишеского поступка.
Совинформбюро еще передавало о наступлении советских войск в районе Харькова. Но на самом деле наступающие войска уже исчерпали свои возможности. Осипов, как и многие, не угадал. Наступление закончилось без победы. Фашистское командование, оправившись от неожиданности, смогло произвести крупную перегруппировку своих войск и подготовило страшной силы контрудар. В создавшейся обстановке судьба частей Красной Армии, находящихся на Барвенковском плацдарме и южнее Харькова, была предрешена. Только ввод в сражение новых крупных оперативных резервов мог исправить ошибки и просчеты командования Юго-Западного фронта. Но резервов не оказалось.
Из района Славянск — Краматорск в направлении на север и северо-запад ударная группировка армейской группы «Клейст» в составе одиннадцати дивизий обрушилась на коммуникации наступающих. Из района Волчанска части 6-й немецкой армии устремились на юг. И через несколько дней в районе Балаклеи захлопнулись клещи. Советские войска, находящиеся западнее реки Северский Донец, были отрезаны.
Лето вновь превратилось в период тяжелейшего испытания армии и народа, тыла и фронта.
