— Я и не хочу быть прежним, а ты… ты сомневаешься во мне?! Ты в меня не веришь?!
— Гм, я слишком хорошо тебя знаю.
— Ты в меня не веришь, — Олесь резко поднялся, и чашка все-таки упала на пол. — Но я все равно сделаю эту операцию. Обойдусь и без твоей помощи!
Вечером они все же помирились.
Евгений пришел домой около десяти вечера — в самом конце смены его попросили подменить хирурга и сделать экстренную операцию по замене сердечных клапанов. Сеченов не мог отказать, но когда пришел домой, Олеся еще не было.
Врач пожарил бекон, яичницу, сварил сосиски, взбил молочный коктейль и, в ожидании молодого человека, успел дважды все подогреть.
Олесь явился в первом часу ночи. Молча повесил мокрый плащ на вешалку, разулся и, ни слова не говоря, прошел в ванную.
Евгений подошел к двери и стал слушать, как течет вода.
— Я приготовил тебе ужин.
Напор воды уменьшился.
— Где ты был? Я беспокоился.
Вода перестала шуметь, и Сеченов отступил на шаг назад, чтобы открывшаяся дверь не ударила его по лбу. Олесь улыбался. Во рту его дымилась сигара.
— Правда беспокоился?
Евгений не счел нужным повторять свои слова, он вытащил изо рта молодого человека сигару и отправился на кухню. Там он аккуратно переломил табачное изделие пополам и выбросил в ведро.
— Бросай курить.
Олесь не обиделся. Он подошел к мужчине и обнял его со спины за талию, прижавшись щекой к лопатке.
— Не брошу. Это единственное, что действительно мое, понимаешь? Единственное, что выделяет меня из толпы, что отличает от других таких же бесполезных людишек.
— Но скоро это изменится?
— Да. Скоро. Я уже договорился с клиникой Баранова. Операция через месяц.
Сеченову много хотелось сказать Олесю, но он не сумеет отговорить сумасброда от его очередной безумной затеи. Оставалось только верить, что молодой человек не разочаруется в собственном теле и найдет приличную работу. «Лучший в своем деле» — это не призвание, и на жизнь этим не заработаешь.
Евгений получал достаточно, и они жили, как короли, но если Олесь когда-нибудь захочет самостоятельности, Сеченову хотелось бы, чтобы он жил в нормальных условиях и не бедствовал.
— Я не буду тебя отговаривать, — произнес Евгений.
— А поддерживать? Будешь?
— Гм, как я могу не поддержать человека, которого люблю? — Сеченов осторожно освободился от объятий и повернулся к молодому человеку. — Только обещай мне, что когда станешь лучшим в своем деле, выбросишь к чертям эти проклятые сигары.
Операция по вживлению имплантата, позволяющего нарастить мышечную массу, занимала не менее шести часов. С момента, когда Олеся увезли в операционную, прошло около четырех, но Евгений нервничал. Он бродил по выложенному белым кафелем больничному коридору клиники Баранова и проклинал себя за глупость и упрямство. Он должен был взяться за это дело, должен был лично провести операцию, проконтролировать, чтобы с Олесем ничего не случилось, а сейчас ему ничего не оставалось, кроме как мерить шагами коридор, пытаясь протоптать дорожку и пробуравить взглядом безликие кафельные плитки.
Сейчас тело молодого человека уже наверняка нашпиговали чипами и опутали информационными лентами. Первое время их можно будет нащупать под кожей, но когда мышцы начнут увеличиваться в объеме, ничто, кроме внешнего вида самого Олеся, не скажет, что он имплант.
В эти минуты наверняка началась самая сложная часть операции: молодому человеку вскроют череп, чтобы нейрохирург мог «подсоединить» информационные ленты к соответствующим отделам головного мозга. Это самая рискованная стадия, малейшая ошибка врача грозит пациенту не просто деформированными мышцами и болями, но и инвалидностью, а то и смертью.
Евгений дошел до конца коридора, развернулся и увидел, как дверь в операционный блок открылась. Он ускорил шаги и почти подбежал к двери, когда из нее вышла юная медсестра в светло-зеленом операционном халате. Она сняла повязку с лица и спросила:
— Вы родственник?
Сеченов мгновенно вспотел.
— Друг. С ним… все в порядке?
— Сожалею, но у молодого человека не выдержало сердце. Мы сделали все возможное, но спасти его не смогли…
Евгению стало холодно. Он обхватил ладонями локти, поднял плечи и съежился. Казалось, белые кафельные стены стали источать холод, нагонять морозный воздух прямо в легкие, откуда он растекался по телу, грозя вот-вот заморозить сердце.
Сеченов отвернулся от медсестры, даже не дослушав ее извинений и оправданий. Не нужны ему никакие сочувственные слова. Они бесполезны и недейственны, и ни капли не успокаивают. Его ничто не сможет успокоить.
Мужчина вышел на балкон и посмотрел на небо. Серое, затянутое тучами, оно оплакивало смерть молодого мечтателя, а вот в глазах Евгения слез не было. Он находился в ступоре, будто попал в десенсибилизационную камеру, где умирают все ощущения, остаются жить лишь мысли.
Худшие предчувствия Сеченова оправдались, и теперь он винил себя. В том, что не сумел настоять на своем и отговорить Олеся от глупой затеи, в том, что сам не взялся за операцию, не проконтролировал, не сберег, не спас…
Неожиданно правая рука мужчины нащупала под пиджаком какую-то выпуклость, что-то прямоугольное и твердое. Он расстегнул пуговицы и вытащил из внутреннего кармана серебряный портсигар Олеся. Не о чем ни думая, Сеченов раскрыл его, вытащил сигару, ножницы, отрезал кончик и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Чья-то волосатая рука протянула ему зажигалку, он взял ее, даже не поблагодарив стоящего за спиной человека, и закурил.
Это единственное, что осталось от Олеся. Терпкий аромат дорогих сигар и жгучее чувство в сердце. Что-то такое, чему Сеченов подберет название лишь спустя долгих три года. А именно: ненависть к себе, ненависть к своей работе, к имплантатам и людям, стремящимся быть не такими, как все.
Евгений Михайлович докурил сигару, разогнал рукой дым вместе с картинами прошлого и закрыл окно. Пора мыть руки. Сегодня у него две операции: вечером ему предстоит заняться пересадкой сердца, а сейчас в операционной анестезиологи давали наркоз пожилому банкиру, который на старости лет захотел научиться читать мысли. Ему, видите ли, стало интересно, что о нем думают родственники. Старик намеревался изменить завещание, но сомневался, в чью пользу его следует менять, поэтому решил пойти на крайние меры.
Банкир был очень богат и заплатил за операцию в три раза больше положенного, лишь бы не стоять в очереди. Сеченов ненавидел людей, считающих, что все в мире можно купить за деньги, но согласился. Потому что знал, чем закончится операция.
