— Я почти отчаялся, — пожаловался Джейк. — Думал, ты вообще не придешь. Оставил тебе три сообщения на автоответчике.
— Я не успела дойти до спальни и посмотреть звонки. Только села ужинать, — объяснила я и описала ему свое меню.
— Как у тебя еще душа в теле держится. Завтра вечером займусь твоим питанием.
— Что это за шум? — спросила я.
— Прием в британском посольстве, о котором я тебе говорил. Здесь вся вашингтонская пресса, что-то вроде ежегодного съезда репортеров. Ужин, танцы и так далее, но скоро все закончится.
На самом деле мне хотелось спросить Джейка: «Кто с тобой?» Но по нашему новому соглашению каждый из нас мог проводить время с кем хотел, если мы не могли встретиться из-за работы, которая слишком часто мешала нашей личной жизни. Поэтому я просто сказала, что мне не терпится его увидеть, и попыталась поверить его словам, когда он прошептал в трубку, что очень меня любит.
Я набрала номер своей лучшей подруги и бывшей соседки по комнате Нины Баум, которая жила теперь в Калифорнии.
— Ты вовремя. Я только вошла.
Я услышала, как четырехлетний сын приветствует ее радостным криком.
— Ладно, не буду тебя отвлекать. Позвони мне на выходных.
— У тебя кислый голос, Алекс. Что-нибудь не так?
Никто не знал меня лучше Нины. Мы всегда обращались друг к другу и в радостные, и в тяжелые моменты жизни. Я рассказала ей о сложностях дела, о том, как угнетающе на меня подействовали снимки убитой Куини и как сильно я ревновала Джейка, пытаясь представить, с кем он пришел на вечеринку.
— Ты знаешь, что я думаю на этот счет.
Нина не в восторге от Джейка Тайлера. Она обожала Адама Наймана, студента-медика, с которым я познакомилась во время учебы в Вирджинии. Она скорбела вместе со мной, когда он погиб в автомобильной аварии по дороге на нашу свадьбу в Мартас-Виньярд, и помогала мне во всем, пока я пыталась медленно выбраться из черной дыры, в которую меня повергла смерть Адама.
Со дня той трагедии я много лет ни с кем не сходилась так близко, как с Джейком, но оказалось, что моя лучшая подруга, которой я доверяла полностью, считает его слишком легкомысленным и эгоистичным.
— Давай разберемся, в чем твои проблемы, — предложила Нина. — Ты хочешь знать, во сколько Джейк возвращается домой? Забудь. Тебе интересно, во что одевается та штучка, с которой он путается, когда тебя нет рядом? Поверь, ты не надела бы это тряпье. Или тебя волнует, что она знает о тебе? Господи, да если она еще не втыкает булавки в восковую куклу со стройной фигуркой и светлыми волосами, ей надо немедленно пойти и купить ее в универмаге. Я позвоню в субботу. А сейчас мне пора кормить мою Маленькую прелесть.
Я рассмеялась над прозвищем, которое она дала сыну, и повесила трубку.
Покончив с ужином, я разложила на столе все документы и бумаги, так или иначе связанные с делом. Вступительную речь я набросала раньше и теперь потратила полчаса на то, чтобы свести ее к короткому списку основных вопросов и тем. Я с улыбкой вспоминала свое первое выступление в уголовном суде, когда вышла к присяжным с детально проработанной речью в виде эссе и начала читать ее вслух. Где-то в середине судья подозвал меня к себе. «Мисс Купер, здесь не конкурс чтецов. Уберите ваши бумажки и попытайтесь
Я научилась избавляться от многочисленных набросков и заметок и концентрироваться на сути вопроса. Преимущество так называемого «вертикального» ведения процесса — когда обвинитель отслеживает дело от первого заявления в полицию до вынесения приговора — заключается в том, что мы досконально знаем все факты и можем работать, не прибегая к записям.
Утром я собиралась провести последний час с Пэйдж Воллис и поддержать ее перед тяжелым выступлением в суде. Я составила список всех вопросов, которые собиралась ей задать, и свела воедино ее биографические данные, чтобы заранее передать присяжным и не тратить время на заседании.
Около полуночи я легла и выключила свет, но возбуждение от работы долго не давало мне заснуть. В шесть утра я встала и приняла душ. Укладывая волосы феном, я взглянула в зеркало и спросила себя, долго ли еще ждать черных кругов под глазами, которые часто появляются у меня во время ведения процесса.
Закончив одеваться, я мазнула духами запястья и за ушами, вызвала такси, спустилась в вестибюль и дождалась седана, доставившего меня на работу. В половине восьмого я была на служебной стоянке перед входом в здание.
Мой джип все еще стоял на месте, и я первым делом позвонила в автосервис, чтобы они поторопились забрать его и заменить проколотые шины. Потом засела в кабинете и почти час трудилась до приезда Мерсера и Пэйдж Воллис.
Я закрыла дверь, чтобы создать более доверительную обстановку. Обсуждать все факты заново нет необходимости. События шестого марта и так намертво врезались в память Пэйдж. Начни я спрашивать о них сейчас, она только зря разнервничается, и присяжные могут счесть ее выступление слишком эмоциональным. Вместо этого мы поговорили о том, как пойдет процесс и когда можно ожидать вынесения вердикта.
— Кто адвокат Эндрю? — спросила Пэйдж.
— Робелон. Питер Робелон. А что вас беспокоит?
— Я хочу знать, через что мне придется пройти.
Мы уже множество раз говорили на эту тему.
Предстоящая процедура радовала Пэйдж не больше, чем любого другого свидетеля. Когда в изнасиловании обвиняют незнакомца, защита старается не травмировать жертву. Адвокат понимает, что преступление действительно имело место, и предполагает, что женщина совершает трагическую ошибку, перенося свой гнев на подзащитного. Плохое освещение, невозможность ясно разглядеть лицо преступника, сильный стресс — таковы традиционные доводы, с помощью которых стараются оспорить способность жертвы опознать насильника. Ситуация изменилась только после появления технологии ДНК, когда решающим фактором идентификации стала не память жертвы, а результаты тестов.
Совсем другое дело, если на женщину нападает человек, которого она знает, — друг, коллега по работе, возлюбленный или бывший бойфренд. Более чем в восьмидесяти процентах случаев пострадавшая и насильник знакомы друг с другом, поэтому нет необходимости в опознании. Но показания таких жертв вызывают у присяжных гораздо больше недоверия.
Мерсер принес нам кофе и встал рядом со свидетельницей, снимая крышки с одноразовых стаканчиков.
— Алекс уже не раз говорила вам об этом, Пейдж. Робелон может занять только одну позицию. Он не станет утверждать, что ничего подобного не произошло, что вы просто выдумали эту историю. Следствие нашло ДНК Триппинга, так что эта версия исключена.
— Значит, он заявит, что все случилось по взаимному согласию? И я солгала про изнасилование?
Я кивнула.
— Присяжные уже будут это знать, когда я войду в зал и займу место свидетеля? Он скажет об этом на первом же выступлении?
— Уверена, он постарается заронить такую мысль, — сказала я.
Робелон был хорошим адвокатом, очень ловким и искусным. Не думаю, что он прямо обвинит Пэйдж Воллис во лжи. Скорее он попытается нарисовать перед присяжными более расплывчатую картину, изобразив дело так, будто она сама стремилась к сексу и лишь потом, когда ночью что-то не сложилось, почувствовала себя уязвленной и решила оклеветать Эндрю Триппинга.
Мне всегда не нравилась эта стадия процесса. Мне не нравилось, что я должна отдавать жертву в руки своего противника и выставлять ее на всеобщее обозрение в зале, полном незнакомых людей. С тех пор как Пэйдж обратилась в полицию, мы с Мерсером боролись за доверие клиентки и вытягивали из нее такие факты и подробности, о которых мало говорят за стенами собственной спальни. И теперь, добившись доверия, я обрекала ее на публичный допрос и унижение, потому что это единственный способ выиграть дело.
