– Из далеких же ты краев пришел… Или на тебя навели порчу, и ты все забыл? Каждый знает, что Фарисеи не выносят дневного света, и в их стране царит вечный полумрак, – она поморщилась. Пламя костра бросало отсветы на ее юное лицо посреди окружавшего их мрака, наполненного холодными ветрами. – Если победит Хаос, полумрак этот может окутать весь мир, и никто не увидит больше солнца, зелени листьев, цветов. А потому я, сдается, на стороне Порядка. Однако… Однако в Фаэре и прекрасного много, сам увидишь.

Хольгер смотрел на нее сквозь пламя костра. Огонь отражался в ее глазах, ласкал пляшущим светом ниспадавшие на плечи волосы и грациозные линии тела, а ночь за спиной девушки пеленала ее в черный плащ.

– Я бы не хотел показаться чрезмерно любопытным, – сказал Хольгер. Но не могу уразуметь, почему такая красавица живет в диких лесах среди… среди чужого ей племени.

– Никакой тут нет тайны, – она смотрела в пламя, и Хольгер едва расслышал ее голос в вытье ночного ветра. – Гномы меня нашли в лесу, еще младенчиком. Наверное, я была дочкой какого-нибудь крестьянина, и разбойники меня украли, когда напали на его дом. Здесь такое часто случается. Видимо, они хотели меня вырастить и продать в рабство, но младенец им надоел, они меня в чащобе и бросили. А маленький народец со своими друзьями-зверятами нашли меня и выходили. Они добрые, многому меня научили, в конце концов подарили этот лебединый наряд – говорили, он когда-то принадлежал Валькирии. Я обычным человеком родилась, но с помощью этого наряда могу превращаться в лебедя, и потому, как видишь, живется мне безопасно. Потом гномы мне сказали: ты выросла, вольна отправляться, куда пожелаешь. Но дымные поселения людей меня не прельщают. Здесь, в лесу, мои друзья, здесь простор, и небо, и я всему этому рада. Вот…

Хольгер медленно склонил голову

– А вот ты нам мало о себе рассказал, – неуверенно улыбнулась Алианора. – Где твой дом? Как ты ухитрился попасть сюда, не пройдя ни землями людей, ни Серединным Миром – иначе знал бы, каковы те края, а ты не знаешь…

– Хотел бы я знать, как попал сюда, – сказал Хольгер.

Так и подмывало рассказать ей все, свою историю с самого начала – но он тут же одумался. Она наверняка ничего не поняла бы. Да и ему не помешает держать в запасе лишнюю тайну.

– Думаю, на меня навели чары, – сказал он. – Я жил так далеко, что у меня на родине и слыхом не слыхивали о ваших местах. И вдруг в один миг я перенесся сюда.

– А как называется твоя страна?

– Дания, – сказал Хольгер и выругался под нос, когда она вскрикнула: – Я слышала о твоем королевстве! Оно и в самом деле лежит далеко

Отсюда, но слава его разошлась широко. Христианская страна на севере Империи, да?

– Гм… ну… это вряд ли та самая Дания (уж точно!) Моя лежит в… Чертовски не хотелось врать ей в глаза. Хотя бы полуправду… Минуточку, когда он странствовал по Штатам… – Моя Дания – это город в Южной Каролине.

Алианора мотнула головой:

– Похоже, ты что-то скрываешь. Ну коли на то твоя воля… Мы тут, в пограничье, научились не слишком любопытствовать – и зевнула: – пойдем спать?

Они легли в шалаше, тесно прижавшись друг к другу, чтобы уберечься от ночного холода. Несколько раз Хольгер просыпался от лязганья зубов, слышал рядом ровное дыхание Алианоры. Очаровательный ребенок. Вот если б знать точно, что он никогда не найдет обратной дороги к дому…

Утром они стали спускаться вниз. Путь был не из легких, но конь шел быстро. Гуги только верещал, когда копыта Папиллона оскользались на крутизне и повисали над краем дышащей холодом пропасти. Алианора летела высоко над ними. Она отыскала себе забаву, морозившую кровь в жилах зрителей – повиснув в воздухе, превращалась в человека, камнем летела вниз и становилась лебедем в самый последний миг, когда можно было еще избегнуть падения. Наблюдавший это Хольгер искал душевного спокойствия в трубке. Но разжечь ее ему никак не удавалось, пока Гуги не научил его обращаться с кресалом. Черт побери, не могли они изобрести спичек!

Они ехали сосновым бором. И вдруг в один миг, словно буря настигла, вокруг них сомкнулся полумрак и густел с каждым их шагом. Хольгер боялся, что вскоре вообще ничего не сможет разглядеть. Волосы вставали дыбом при одной мысли, что придется на ощупь пробираться по стране троллей, волколаков и бог знает кого еще.

Чем ниже они спускались, тем теплее становилось. Когда лес остался позади, повеял крепнущим запахом незнакомых Хольгеру цветов – они пахли то ли бальзамическими смолами, то ли ладаном. И вот – просторная долина, холмы мягких очертаний. Гуги громко проглотил слюну.

– Ну, вот мы и в Фаэре, – буркнул он. – Другое дело, как нам отсюда убраться…

Хольгер пытливо осмотрелся. Солнце уже скрылось, но мрак, которого он так опасался, не наступал. Хольгер не понимал, откуда исходит свет, но видел почти как днем. Небо было вечерним, густо-синим, и та же синева разливалась вокруг в воздухе, словно они ехали под водой. Трава тут была высокая и мягкая, ее бледная зелень отблескивала серебром, и белые цветы блестели, как звезды. Асфодели, подумал Хольгер. Откуда он знает это название? Повсюду – усыпанные белыми розами кусты. Поодиночке или небольшими рощицами растут деревья, высокие, тонкие, с молочно-белыми стволами и кронами цвета травы. Ветерок лениво позванивал их вершины, и они серебряно позванивали. В этом обманчивом, лишенном теней свете невозможно было определить расстояние. Поблизости те ручей, он не журчал, а пел – бесконечная мелодия, основанная на чужих, неизвестных нотах. Над водой кружились вихорьки, светившиеся белым, зеленым, голубым.

Папиллон фыркнул, заржал. Эти места ему определенно не нравились.

Я уже видел подобное, подумал Хольгер, видел эту холодную безмятежную голубизну над бледными деревьями и вонзавшимися в небо скалами. Но где? Где еще ветер шумит так мелодично и речушка позванивает стеклянными колокольчиками? Какое-то давнее видение – в Дании, в полусне-полуправде летней ночью? А может, еще раньше, в забытые ныне времена? Не знаю, но очень хотел бы дознаться…

Они ехали дальше. В этом не подверженном изменениям свечении. Время, наоборот, казалось текучим и неустойчивым. Быть может, они ехали минуты. Быть может, столетия. Нереальные пейзажи проплывали вокруг, а они ехали, ехали… Вдруг лебедица пулей ринулась вниз, шумя крыльями, встала на земле и обернулась Алианорой. На лице ее был написан страх.

– Я видела рыцаря, он скачет в нашу сторону, – сказала девушка, пытаясь отдышаться. – Рыцарь Фаэра. Бог знает, какие у него намерения.

Сердце Хольгера заколотилось, как молот, но выглядел он совершенно спокойным:

– Ну что ж, скоро узнаем.

Чужак выехал из-за холма. Он сидел на рослом, снежно-белом коне, с гордо выгнутой шеей и развевавшейся гривой. Было в этом животном что-то неправильное – слишком длинные ноги, слишком маленькая голова. Всадник с ног до головы закован в латы, лицо скрыто опущенным забралом. Пук белых перьев колыхался над его шлемом, щит был черным, без герба, а доспехи посверкивали вечерней голубизной. Чужак придержал коня и ждал, когда Хольгер подъедет ближе.

Когда датчанин оказался совсем близко, рыцарь наклонил копье:

– Остановись и отвечай! – его голос как-то странно вибрировал, словно бы металлически позвякивал и казался не вполне человеческим.

Хольгер натянул вожжи. Папиллон вызывающе заржал.

– Меня сюда прислала Мамаша Герда с вестями для герцога Альфрика.

– Сначала я хочу увидеть твой герб, – ответил отливающий бронзой голос. – Никто сюда не въезжает неопознанным.

Хольгер пожал плечами, чтобы скрыть беспокойство. Снял с седла щит, надел его на левую руку. Гуги стянул со щита полотняный чехол. Хольгер сказал: – Смотри.

Рыцарь пришпорил коня и ринулся на него.

– Защищайся! – закричал Гуги. – Он твоей смерти ищет!